Когда мы нашли этот пионерский лагерь, то сначала освободили необходимые нам помещения от нежданных гостей (у нас раненые, а ещё женщины у которых могут быть дети, не ночевать же им в сараях и под навесами). А когда поняли, какой бардак здесь творится, то стали наводить порядок железной рукой. Действовали по армейскому принципу, «не хочешь — заставим, не умеешь — пофиг, всё равно заставим». Во-первых, нас было больше. Во-вторых, у нас кроме винтовок с одной обоймой были пулемёты и пистолеты-пулемёты. А стало нас много ещё и потому, что к нашему отряду присоединился второй батальон 1125-го стрелкового полка 335-й стрелковой дивизии и санитарная рота этого же полка. И не важно, что это были всего лишь остатки подразделений, зато со своими командирами и обстрелянными бойцами. И хотя самым старшим как по должности, так и по званию являлся старший врач 1125-го стрелкового полка — военврач 2-го ранга Бромберг, возглавивший санитарную роту полка во время всеобщего драпа, командовал объединённым отрядом капитан Вашкевич. Объединились мы с ними во время совместной переправы через реку. Брод то он брод, но глубокий, поэтому раненых пришлось перетаскивать на носилках, подняв их на уровень плеч, повозки также полностью освобождали от груза и помогали лошадям перевозить их на другой берег. В общем, нашим подстреленным бойцам повезло, их вовремя успели спасти квалифицированные медики, оказав первую помощь прямо на левом берегу Северского Донца, а прооперировав уже в пионерлагере. Потому мы и действовали жёстко, выпнув из лагерного медпункта всех, кто там находился, а заодно освободили другие административные и хозяйственные помещения (кухню, столовую, клуб, комнату старшей пионерской вожатой…).

С утра следующего дня капитан начал наводить порядок железной рукой. Отправил четвёртую роту (около 30 человек) занять оборону напротив брода, а также разведку во всех направлениях, чтобы найти какие-нибудь тылы армии или фронта. Нужно было где-то добыть провиант и куда-то эвакуировать всех ранбольных. Пятая и шестая роты оцепили пионерлагерь по периметру, чтобы всех впускать, никого не выпускать, а высокая комиссия приступила к работе. Начали с командиров, политруков и прочего начсостава. Тех, кто не выдрючивался и не качал права, сразу назначали на должности командиров взводов. А тех кто качал, отправляли на беседу к нашему особисту — капитану Саидову, если и это не помогало, то к Васе Рогову. Позже дошла очередь до сержантского и рядового состава. Бойцов сортировали, взвешивали и распределяли по подразделениям. Артиллерийский, танковый, кавалерийский взводы и так далее. Всех пехотинцев и тыловиков сразу забирали на пополнение батальона. Так что после обеда на берег ушла пятая рота, пополненная до полного штата, хотя и вооружённая в основном шанцевым инструментом.

Наш сборный из двух армий отряд выполнял чисто комендантские функции. Занимался охраной мероприятий и конвоировал группы (ватаги) военнослужащих к месту формирования, предварительно разоружив их, но записав в журнале, что красноармеец Синепузов сдал на хранение винтовку Мосина номер такой-то, дата, подпись, отпечатки пальцев. А когда эти бойцы приходили на временный склад в сопровождении командира своего отделения или взвода, возвращали. Седьмую стрелковую роту из 57-й армии вернули под командование младшего лейтенанта Громова, а всех наших из 341-й дивизии Корбут забрал себе, так как его назначили командиром артиллерийского взвода. Оставшиеся у нас трофеи поделили по-братски, один эмгэ на станке оставили Громовцам, остальные забрали себе, чтобы хоть как-то вооружить взвод.

Всё это было несколько дней назад, а сегодня я сидел на завалинке и пугал очередную группу военнослужащих, отловленную в окрестностях. Товарищ Саидов подтянул меня в своё подчинение, потому что всех пойманных окруженцев теперь начали пропускать через него, а после допроса уже распределяли по литерным подразделениям. Так как в батальоне капитана Вашкевича уже некуда было девать лишний состав, а народ всё прибывал, хотя и не в таком количестве, как в первые дни. Хорошо хоть продуктовое снабжение удалось наладить и организовать кормёжку людей. И всё благодаря военврачу Бромбергу, который вышел сначала на медицинскую службу, а потом и на тыловиков Южного фронта. Но жратвы всё равно не хватало, списки личного состава и расходные ведомости составляли под вечер и подавали с утра, а люди прибывали в течение дня, и их нужно было чем-то накормить, хотя бы один раз. Да и много чего не хватало, начиная от котлов для варки и заканчивая посудой и ложками. Столовую разграбили ещё до нас, а большая половина бойцов пролюбила не только оружие, всё своё снаряжение и личные вещи, но и ложки. С тарелками выход нашли, используя для этого пустые консервные банки, а с «вёслами» не получилось. Немецкие самолёты поблизости не сбивали, и отливать ложки было не из чего, а то бы наделали разной посуды из алюминия, чугуний для этой цели как-то не подходил, так что приходилось жрать по китайской системе — палочками, всё-таки веток в лесу хватало.

Батальон капитана Вашкевича ушёл из лагеря практически в полном составе, занимать оборону вдоль берега, в излучине Северского Донца. На месте остались только штаб, тыловые подразделения и санитарная рота полка, также пополненная до полного штата. А так как в район обороны второго бата входила и территория пионерского лагеря, то и распоряжалось здесь всем командование батальона. Роту младшего лейтенанта Громова забрали в свою армию, вместе со всеми военнослужащими из 57-й, которых нашли в окрестностях. Убыли в свои части и танкисты с кавалеристами. Оставался неприкаянным только наш слегка раздутый взвод управления, занимаясь охраной периметра и выполняя другие задачи. Где переформировывают вдребезги разбитую 341-ю стрелковую дивизию, никто не знал, да мы и не спрашивали (как-никак военная тайна). А что это за странная штука — взвод управления, тыловикам было невдомёк. Но скорее всего оперуполномоченный Саидов подсуетился, связавшись со своим руководством, потому как разведка абвера не дремала, и засылала своих «казачков» под видом выходящих из окружения красноармейцев. Потому мы и продолжали формировать команды из прорвавшихся через линию фронта бойцов и, после соответствующей проверки, направлять их дальше в тыл на переформировку. Имел свой гешефт от этого и комбат Вашкевич. Так как оружие мы теперь отбирали у всех, кого удалось задержать, выдавая взамен расписку, что такой-то такой-то, вышел из окружения с личным оружием, которое у него конфисковано в пользу бедных. Естественно эти стволы поступали на вооружение второго батальона, не всё же бойцам с палками и штыками бегать.

Иванна категорически отказалась эвакуироваться дальше в тыл, а также служить в санитарной роте, насмотрелась на страдания умирающих, которым ничем не могла помочь. Хотела она стать только разведчицей-диверсанткой или радисткой Кэт, на худой конец. И ведь не заставишь. Дивчина присягу не принимала и призыву не подлежала, всё только на добровольной основе. Пришлось пригреть её на своей широкой груди и временно взять в особый отдел, пока писарчуком, а когда найдём пишущую машинку, то будет секретарём-машинисткой. А так как батальону особый отдел не положен по штату, то приписаны мы были к литерному взводу, состоящему в основном из артиллеристов нашей 9-й армии, при нём мы и подъедались. Младший лейтенант Корбут по привычке называл своё подразделение взводом управления. Так мы и числились во всех ведомостях, как взвод управления четвёртой батареи 901 артполка.

Как единственной вольноопределяющейся женского пола в нашем взводе, комсомолке выделили отдельное помещение — комнату старшей пионерской вожатой, в ней она и спала, иногда не одна. Всё как-то само собой получилось, Иванна попросила меня зайти к ней вечером после службы, чтобы шкаф передвинуть. Я и зашёл на ночь глядя. В свой кубрик, оборудованный в одной из больших спален барака-казармы, вернулся только под утро, тяжёлый шкафина попался. Не ожидал я подобного от молоденькой активистки, думал, такие безобразницы только в наше циничное время встречались. Оказалось не только в наше. Не успел войти, как дверь сразу закрылась на щеколду, а хозяйка комнаты сама проявила инициативу, начав целовать меня прямо с порога, прижимаясь упругим девичьим телом. Тут стойкий оловянный солдатик и тот бы не выдержал, но я же не оловянный, да и не стойкий, а очень даже прилежный, в смысле прилечь. Хотя не только прилечь, из-за того что старая деревянная кровать сильно скрипела, пришлось периодически менять позы и места имения ненасытной, неугомонной партнёрши и использовать все предметы интерьера, которые были в комнате. Кровать, стол, стул, подоконник, сундук, ну и пол. Никакого шкафа не было и в помине, иначе бы и до него добрались. Не знаю, где эта юная девица всему научилась (спрашивать было недосуг), но оказалось, что девица не такая уж юная, да и совсем не девица. Так что утром на службе я клевал носом, в отличие от довольной секретарши, которая быстро строчила по листу бумаги своим аккуратным округлым почерком, записывая показания опрашиваемых красноармейцев. Так и закрутился наш военно-полевой роман в пионерском лагере, без всяких конфетно-букетных периодов и прочих увертюр и прелюдий. Злобного комиссара в нашем взводе штатное расписание не предусматривало, а начальство смотрело на наши отношения сквозь пальцы, так как само было не без греха.

Как и предполагалось, всю рутину хитрый опер поручил мне. Сам же занимался только вызвавшими подозрение красноармейцами и всеми средними командирами, так как допрашивать «офицеров» мне было не по чину. Вот после одной из бессонных ночей я и опрашивал очередную группу из тринадцати человек рядового и сержантского состава. Товарищ Саидов отлучился по неотложным делам в штаб фронта, а меня оставил за главного. Бойцы оказались из разных частей и соединений 57-й армии и показали, что отстали от своих подразделений по разным причинам, кто-то прикрывал отход, кто заблудился, кто потерялся, а кто и слегка растерялся. Из всех проверяемых я обратил внимание только на трёх человек, которые были из одной роты. Они рассказали, что оставались прикрывать отход своего полка, а после выполнения приказа пробивались самостоятельно в составе взвода, потом отделения, а вышло к своим только трое. Документы у них были в порядке, — только как опознать владельца, если в красноармейской книжке нет фотографии и он беспартийный? При отсутствии партийного, комсомольского и профсоюзного билетов — никак. Только основываясь на показаниях свидетелей и сослуживцев, а эти трое уверенно опознавали друг друга. Практически все окруженцы твердили одно и тоже, и вся эта рутина конкретно меня задолбала, так что к допросу очередного задержанного я отнёсся чисто формально. Когда довольная комсомолка записала все «паспортные» данные этого окруженца, я приступил к основной части допроса.