Внезапно в памяти всплыл старинный анекдот: «Доктор, у меня всё болит. Тут трогаю, там трогаю, всё болит… Да у вас палец сломан!» Это вызвало у меня нервный смешок, но я тут же скривился, когда в глазах снова потемнело от боли в рёбрах.

Меня постепенно отпустило от того снотворного, которым меня усыпили. И самое странное, я не мог точно сказать, сколько приходил в себя… Может, минуту, а может, и целый час. Был у дряни ещё один побочный эффект — разговор с незнакомцем вдруг стал мне казаться всего лишь сном.

А может, это и вправду был сон?

Может, меня, раненого, притащили в княжескую избу… грязную, правда… Притащили, чтобы исцелить? Но что-то Аристарх Авдотьевич, кажется, в этот раз схалтурил.

В прошлый раз в карете он так подлатал меня, я как огурчик был, а теперь что? Наверное, после произошедшего на рынке у него работы и так невпроворот, вот я и лежу здесь, жду очереди. Там и самому барону, наверное, досталось.

Произошедшее на рынке! Ну, точно…

Осколки воспоминаний заметались в вихре, предлагая мне просмотреть всё в обратном порядке. Иолит, мутант, княжна. Бой с орком. Бой с эльфом. Денис и Лукьян, мои новые друзья…

Снова княжна. Гномы…

— Дра… — начал было я, но осёкся, вдруг вспомнив, что если произнесу имя «Дра’ам» вслух, снова отправлюсь в царство забытья.

Медленно выдохнув, чтобы не тревожить рёбра, я наконец повернул голову. Не понял… Да это ж камера! Лежу на какой-то грубо сколоченной лавке, на полу настелена солома, в углу бадья с водой, в другом отхожий тазик со сдвинутой крышкой.

Темница моя была из мощных необъятных брёвен, закрывалась на толстую дубовую дверь без единого глазка, а всё освещение давало крохотное окошко под самым потолком. Решёток там не было, да и смысла в них тоже не было — туда даже голову не просунешь. К счастью, в деревянном помещении дышалось вполне сносно… Если не считать вони от меня самого — я был измазан в крови того мутировавшего орка, и, сдаётся мне, этот смрад был как-то связан с чёрной волшбой. Ну и отхожий тазик знатно пованивал, конечно.

Я снова посмотрел на потолок, собираясь с мыслями. А я и вправду, если честно, не понял… Разве товарищ… ой, господин Грецкий не спас княжну от верной смерти? А с каких это пор у нас на Руси спасителей княжеских жизней в поруб бросают, а?

Задержав дыхание, я приготовил своё измученное тело для подвига. Надо сесть… К счастью, это мне удалось без особых усилий, хотя всё сопровождалось болью.

Я был в своей одежде, только потасканной по кровавым смотрам и соломенным подстилкам… Ни медальона матушкиного, на иолита. Гадство!

В душе заметался червячок паники, но я его безжалостно придушил. Осторожно встал и сразу же уставился на бадью в углу, полную воды. Какие тюрьмы-то в империи гуманные, воды сколько хочешь.

Пересохшее горло буквально воспламенилось жаждой, но я сжал кулаки, не давая себе сделать шаг. Боль в сломанных фалангах заставила меня выгнуться, заодно и приглушила жажду.

К счастью, не все мозги мне выбило на смотре… От бадьи к двери шёл мокрый след, значит, воду туда только-только натаскали. А солому на полу в центре просто попинали, быстренько собрав в кучку…

А кучка как раз на пути к бадье.

Я снова опустился на скрипнувшую скамью, тупо уставившись на чан с водой. У меня никак не получалось разобраться в своих подозрениях, это скорее было чувство, что я что-то забыл. Какая-то червоточинка не давала мне покоя…

Вспомнился голос незнакомца из сна, его шарканье ногами. А сон ли это был?

Снова опустив взгляд на горсть соломы в центре, я присмотрелся к неясным тёмным очертаниям, будто бы проступающим сквозь слой, и всё понял. Подстилка скрывала чёрную руну.

Это простая мысль, кстати, не вызвала у меня страха, а наконец-то успокоила. Я хотя бы осознал, что меня всё это время смущало, и чувство неопределённости ушло.

Конечно, я не знал, какой эффект у этой руны, и что должно произойти, если мне суждено через неё проползти. Но факт остаётся фактом — кто-то заготовил простейшую ловушку.

Жажда. Вода. И мой рывок через руну… Вот только зачем им меня убивать?

Послышались шаги, и дверь вдруг распахнулась.

— Грецкий! — в проёме стоял сам бог грозы и грома, метающий молнии из глаз, воевода Платон Игнатьевич, — Твою ж эльфийскую мать, Грецкий, дубина ты стоеросовая!!!

Его голос ворвался в поруб раскатом грома, и я аж зажмурился от боли в ушах.

— Какой кретин тебя сюда приволок?! — ладонь орка воткнулась в косяк так, что дерево треснуло, а с потолка посыпалась пыль, — Я тебя уже час ищу!!!

Воеводы повернул голову куда-то вбок:

— Беги! Скажи этим гномам сраным, что нашли его!!! — затем он сделал шаг вперёд, в темницу, — Грецкий, там гномы из-за тебя полКачка…

Но я тут же вскинул руку:

— Стой!!!

Воевода, надо отдать должное, сразу застыл. Гнев тут же улетучился из его очей, оставив там лишь воинское напряжение. Орк скользнул взглядом по помещению, остановившись на кучке соломы, на которую указывал мой палец.