Инна улыбнулась. Без кокетства. Просто — уверенно:

— Навсегда.

Я хотел было пошутить, отвести глаза, сказать про шторы или кошек, которых «Птичка» распугала по всему району.

Но вместо этого взял её руку. Молча. Крепко. И она не убрала. В этот момент я понял, что в жизни бывает и тишина. Не тревожная — а внятная.

Такая, в которой слышно:

«Ты на месте. Ты нужен. Ты — дома.»

Мы с Инной уже развернулись к подъезду, мечтая о горячем чае и, может быть, получится уговорить Раису Аркадьевну на мандаринку под «Кабачок 13 стульев» из чёрно-белого «Рекорда».

И тут за спиной резкий визг тормозов. К подъезду подъехал «бобик» с армейскими номерами. Фары освещали опавшую листву и асфальт.

Из машины выскочил солдатик — парень лет двадцати с красной повязкой на рукаве и в шапке с ушами, сползшей на бок:

— Константин Витальевич Борисенок! Здесь такой?!

Я шагнул навстречу.

— На месте. Что случилось?

Парень чуть запыхавшись:

— Срочно! В госпитале авария в хирургическом корпусе. Сбой в энергосети. Генератор не заводится, электроножи не работают, резервное освещение гаснет. Начальник госпиталя приказал: «Борисенка найти любой ценой!»

Я молча кивнул.

Инна только подняла глаза:

— Костя?..

— Поеду.

— Ты уверен?

— Я — нужен. Они не справятся.

Я наклонился к ней, быстро поцеловал в висок.

— Уложи маму спать, а я — вернусь, когда всё починю.

Она кивнула. Серьёзно. Без пафоса.

— Езжай. Я жду.

Машина взревела. Я сел на переднее сиденье, бросил взгляд в окно. Инна стояла у крыльца, в свете лампочки. Не махала. Не кричала. Только смотрела — так, как смотрят на тех, кто идёт в дело, не спрашивая «почему», только «куда?»

Мы подъехали к зданию на максималке. Хирургическое отделение утопало в полумраке. Мигающие окна, замирающее освещение. Над входом — лишь слабый огонёк аккумуляторного фонаря, подвешенного к козырьку крючком из проволоки. Тишина была гулкой. Ни шагов, ни голосов. Только редкие крики в глубине — короткие, нервные.

На крыльце стоял полковник Дубинский — в халате, ботинках на голую ногу и с проводом от переноски в руке.

— Борисенка! Слава Богу!

— Что у вас?

— Полный абзац.

— Технически?

Он загибал пальцы:

— Перегрузка подстанции! Сгорел главный выключатель. Резерв — не тянет. Генератор не запускается — стартер сдох.

— Хирургия?

— Один наркоз посередине, другой в разрезе. Работаем на ручной подсветке. Электронож — всё.

— Батарейки?

— Один нож питали от лампы «Фотон», второй — от ксеноновой лампы в кабинете ЛОРа. Оба сдохли.

Я кивнул.

— Где щитовая?

Он махнул рукой.

— Подвал. Следите за головой. Полки с хлоркой — над головой.

Здесь пахло кислым, влажным, старым. Как будто сама электрика обиделась на госпиталь и ушла в обморок.

Я подключился к «Мухе» через нейроинтерфейс.

— Диагноз: оплавлена контактная клемма.

— Генератор в норме, стартер — механическое повреждение щёток.

— Решение: перезапуск питания через третий контур, подключение аккумуляторного блока от реанимационного резервного шкафа.

— Мануальный запуск.

Я снял крышку, закусил провод зубами, вставил перемычку, подключил блок через самодельный шунт — и провернул.

Гул. Щелчок. Свет.

— Есть! — крикнул я вверх. — Давай, родной, крутись!

Через секунду сработали лампы в коридоре. Следом — звук вентиляции. Потом — распахнулась дверь из операционной, и оттуда вылетел врач в халате, мокрый от пота:

— Электронож есть?!

Я сунул ему в руки адаптер:

— Подключай через бокс №3. Я вывел на байпас.

Он только кивнул и исчез обратно в операционную.

Следующие два часа я бегал между щитовой, лабораторией, реанимацией и архивом. Вытаскивал провода, переключал приоритеты, ставил переноски, сбрасывал тепловую защиту на прожекторах.

«Друг» подсказывал схему, «Муха» и «Птичка» следили за температурой блоков.

Я знал, что не имею права устать.

Потому что там — под скальпелем — человек. И если я не дам ток, нож не сработает. А без ножа — всё.

Под утро всё успокоилось. Свет — был. Стерильность — вернулась. Хирурги вышли, молча. У одного руки дрожали. Но никто не жаловался. Все знали — всё случилось, потому что «этот парень» пришёл и всё запустил.

Начальник госпиталя подошёл ко мне и молча положил руку на плечо. Стояли долго, и только потом он сказал: