Он как раз повернулся бортом и уже невооруженным глазом стало видно название корабля славянской вязью: «ЕРМАК». Охрипшие от холода глотки выкрикнули: «Ура!». Вахтенный, не дожидаясь приказа, рванул за петлю клапана, высвобождающего пар.

Капитан глянул на него и вахтенный отпустил петлю. На палубе была уже вся команда. Размахивали шапками и рукавицами. Орали хриплое «Ура!». Громадный железный борт навис над барком, который казался таким крохотным по сравнению с этим кораблем.

Матросы «Ермака» спустили шторм-трап и Иволгин вместе с Никитиным поднялись на палубу ледокола. Их встретил старший помощник командира корабля Никифоров.

Ладожское озеро встретило нас промозглой сыростью. Рассвет едва брезжил над бескрайней, серой гладью, подернутой у берега первыми хрупким припаем прибрежного льда. Заморозки в этом году начались необычно рано.

Ветер, пробирающий до костей, свистел в ушах, рвал полы шинели, гнал по подмерзшей земле поземку колючего снега. Мы стояли на обрывистом, голом мысу, превращенном в секретный полигон ИИПНТ — «Объект 'Перун».

Позади чернели корпуса ангаров и мастерских, похожие на спины спящих китов. Впереди, на специально выстроенной стартовой площадке, покоилась новая ракета Константинова.

Дальняя родственница фейерверочных «шутих», «Иглы-2», уже принятой на вооружение, и «катюш», обкатываемых в малых конфликтах на Балканах и Туркестане. Настоящий реактивный монстр длиной в десять саженей, толщиной с колонну Александрийского столпа.

Ее корпус, склепанный из специального сплава, тускло поблескивал в предрассветных сумерках. Заостренный носовой обтекатель, напоминающий пулю гигантского калибра, смотрел в свинцовое небо. От чудовища тянулись жгуты толстенных, изолированных кабелей к бетонному блиндажу управления.

Я стоял рядом с Константиновым. Главный конструктор, обычно замкнутый и скуповатый на эмоции, сейчас преобразился. Его глаза горели фанатичным восторгом апостола, узревшего чудо. Он нервно теребил воротник генеральского сюртука, не отрывая взгляда от своего творения.

— Видите, Алексей Петрович? — его голос дрожал от волнения, смешанного с гордостью. — Корпус, боеголовка, двигатель — все принципиально новое! Первая ступень работает на бездымном порохе Зинина, с регулируемым горением. Вторая — на жидком топливе. Система впрыска нашей конструкции. Тяга… о, тяга будет достаточной! Расчетная дальность — двести верст. Точность… — он стиснул кулаки. — Ну мы над ней пока работаем, но разрушительная мощь… Там, в боеголовке, не просто чугунная болванка. Снаряд Шиллинга! Шрапнель и зажигательный состав на основе фосфора.

С нами был и химик Зинин. Его лицо, обычно выражавшее скептицизм в отношении всего, кроме формул, было напряженно. Он молча наблюдал за солдатами-техниками, закачивающими в топливный отсек густую, темную вонючую жижу — жидкое топливо, сделанное на основе его же разработок.

— Стабильность, Константинов, — пробурчал он. — Помните про стабильность. Один перепад давления, перекос в форсунках… и это чудовище взорвется на старте, разнеся площадку всех к чертям. — Он бросил взгляд на меня. — Теория — теорией, Алексей Петрович, но критерий истины — практика. А истина — она капризна. Особенно, когда речь идет о таких… игрушках.

— Это не игрушка, Николай Николаевич, — отрезал я, не отрывая глаз от ракеты. Холод ветра казался ничем по сравнению с холодком в груди — холодком предвкушения и ответственности. — Это голос. Голос России, который должны услышать за океаном. Голос, который скажет: «Трогать нас — нельзя».

— Готово, господин генерал-майор! — доложил Константинову молодой инженер-артиллерист, вытирая замасленные руки.

Константинов взглянул на меня, ожидая моего разрешения, но я медлил. Посмотрел в небо. Двести верст. Это уже граница космоса. Черт с ним, с зарядом. Обойдемся сегодня без подрыва. Эх, жаль, что занятый своим бесчисленными делами, я не подумал об этом раньше. Надо было установить не боеголовку, а… скажем, болванку, но с автоматическим передатчиком.

— Константин Иванович, — обратился я к главному конструктору. — Возможно сейчас ввести коррективы в систему наведения?

— Вы хотите поразить другую мишень? — удивился тот. — Какую?

— Нет. Я хочу, чтобы ракета поднялась вертикально. Без подрыва боезаряда.

Оба ученых уставились на меня.

— Вы хотите вывести боеголовку в мировое пространство! — догадался Зинин.

— Да, насколько это возможно. И сообщить об этом запуске в газеты, опустив, разумеется, технические подробности.

Константинов подозвал одного из своих инженеров. Передал ему мой приказ. Он бросился к ферме, удерживающей ракету на стартовом столе. Я наблюдал за ним в морской бинокль. Видел, как парень вскрыл головной обтекатель, влез в него по пояс.

Когда он вернулся и доложил о коррекции траектории, я дал разрешение на запуск. Главный конструктор кивнул командиру расчета. Техники бросились вращать штурвальчики и щелкать переключателями.

Послышалось шипение сжатого воздуха, открывающего клапаны. Потом раздался глухой, нарастающий рев, словно неподалеку пробудился вулкан. Из сопла в хвостовой части ракеты повалил густой белый дым, смешиваясь с испарениями жидких компонентов.