Польше, Румынии и Болгарии мы в своё время не вломили вообще. Итог — практически неадекватная элита, готовы умереть за НАТО и святую амерскую демократию.

Вывод: лечить европейскую неадекватность можно только звездюлями. Доказано практикой, что дружбу они принимают за слабость…

Я покачал головой и вздохнул. Порой жизнь миллионов приходится оплачивать сотнями, а то и тысячами смертей.

Место: Прага, район Мала Страна, улица Нерудова.

Узкая, мощёная булыжником улочка с разноцветными фасадами домов, вела меня в сторону Пражского Града. Дома были притиснуты друг к другу так, как будто строители решили сэкономить на двух боковых стенках и пристраивать сразу к стоящему дому. А от созданного строения плясать дальше.

Двух, трёх, четырёхэтажные здания подпирали друг друга, как пьяные друзья, возвращающиеся после бурной попойки.

Возле одного из желтоватых домов с нужным номером, прислонившись к стене и куря какую-то вонючую сигарету, стоял тот самый улыбчивый чех. Серый твидовый костюм знавал лучшие времена, шляпу явно не раз срывал ветер, и всё это украшало поблёскивающее пенсне.

Я узнал его — это был тот самый человек, что указал нам на перроне на истинную национальность верзилы-забияки. Похоже, что я пришёл по нужному адресу и к нужному человеку. Не бывает же таких совпадений просто так.

— Здрасте, как поживаете? Вы же говорите по-русски? — спросил я, оглядевшись по сторонам.

Посторонних ушей не было, так что можно было говорить без опаски.

Чех медленно выдохнул дым, оглядел меня с головы до ног: мои не слишком чистые брюки, побитые ботинки, испачканную рубашку — и ухмыльнулся.

— Русский? Говорить? О, конечно! — он заговорил на чистом, лишь с лёгким акцентом, русском. — Я этот прекрасный язык учил в 1968 году. С вашими танкистами. Очень интенсивный курс был, да-да.

Его тон был нарочито сладким, но в словах чувствовалась стальная колкость. Я понял намёк и сглотнул.

— Я. я потерялся. Мне нужна помощь. Чёрт побери.

— Чёрт побери? Потерялись? В Праге? Это невозможно, — чех сделал широкий жест рукой. — Весь наш маленький городок — всего лишь один большой советский военный полигон. Куда ни пойдёшь, то везде упрёшься либо в русского солдата, либо в его танк. Очень трудно заблудиться.

Он подмигнул и докурил сигарету. Вот и на хрена он так выплясывает? Пытается манипулировать чувством вины? Так вот фиг угадал — со мной такие штуки не проходят. Но, пароль есть пароль. Первая часть отзыва прошла, так что теперь надо, чтобы прошла другая часть.

— Мне нужно позвонить в посольство. От вас это можно сделать?

Чех задумчиво почесал подбородок. Я замер — неужели ошибся? И сейчас он пошлёт меня лесом? Тогда я тут зря рассыпаюсь бисером по булыжной мостовой!

— Позвонить… Посольство… Интересный выбор. Как будто вы выбираете между умом и силой, — он хмыкнул. — Сила, я вам скажу, у нас сейчас популярнее. Но раз уж вы такой странный, пойдёмте.

Он тронулся в путь, а я с поджатыми губами поплёлся за ним. Вот уж кто из нас двоих странный, то вовсе не я. Хотя, какой псих признается в том, что он псих?

Чех не умолкал:

— Вам повезло, что вы меня встретили. Другой бы на вас взглянул, увидел бы иностранца с пустыми глазами и побежал бы в «СтаБ» (Госбезопасность) заказ на звёздочку оформлять. А я человек простой: мне от жизни нужно лишь бы хорошее пиво да не менее хорошее правительство. И то, и другое у нас пока есть. Но вот убери пиво и что тогда люди будут говорить про правительство?

— Вы кто вообще? — спросил я, наполовину оглушённый этим потоком едкого красноречия.

Чех остановился, повернулся к нему и снова ухмыльнулся. Мы стояли в небольшой арке, продуваемой ветрами. По другую сторону дома был виден чешский дворик, мало чем отличающийся от Ленинградских дворов, где окна кухонь смотрели друг на друга.

— Я? Я — местный сумасшедший. По-вашему — Швейк. Самая безопасная и почётная должность в социалистической Чехословакии. Мне можно всё. Ну, или почти что всё, в рамках дозволенной политики. Можете называть меня Ян Свобода.

— А вам моё имя известно? — решил я окончательно добить проверку.

Мой вопрос заставил «Яна» посмотреть по сторонам, а после приблизиться почти вплотную:

— Пан Мюллер, мне ваша фамилия известна. Большего мне знать не положено. Иначе я могу и проболтаться. А ведь у вас был плакат: «Болтун — находка для шпиона!» Идёмте же, не стоит тут оставаться.

На этот раз от его едкости не осталось и следа. Он был тем человеком, которого друзья Семёна Абрамовича нашли в Праге для передачи документов и части денег.