По залу ожидания лениво бродили пассажиры с неизменными чемоданами и мешочками с домашними пирожками. Здесь царил полумрак, благодаря немытым окнам под потолком, забрызганным голубиным пометом. Сумерки его сгустили ещё больше.

Если прислушаться внимательней, то могло показаться, будто тени вокзальных стен шепотом повторяют давно забытые объявления о прибытии поездов и номерах платформ. Также непонятно.

Пространство вокзала отчасти наполнено запахом пыли, слегка перемешанным с ароматом креозота и дешевых сигарет.

Дамы постарше сидели с маленькими букетиками цветов, словно хотели перебить запах старого вагона, стоящего на запасных путях неподалеку. По соседству прохаживались милиционеры в форме, равнодушно поглядывающие на группы пассажиров, пришедших провожать кого-то на юг или встретить родственников из дальних краев.

Группа молодых ребят с гитарами и рюкзаками расположились почти у дверей, наигрывая незатейливые мелодии. Иногда с их стороны слышались взрывы смеха. Молодёжь вряд ли когда изменится…

Мы простились со Степаном Николаевичем.

— Стёп, ты не приезжай за мной. Я только Семёна провезу, да и назад. Сдам его с рук на руки. Там нас встретят, и я тут же обратно.

— Да я как раз к этому времени и подскочу. Прокачу с ветерком. Да и мне спокойно будет, если никто от твоей горячей руки не пострадает.

Переживает за друга.

— Это раньше была горячая. Теперь так… прохладная, — хмыкнул в ответ Константин Никитич.

На меня же Степан Николаевич взглянул сурово:

— Отвечаешь за Костю головой. Не давай ему влезать в неприятности, а также знакомиться с женщинами с низкой социальной ответственностью. А то он им мораль прочитает, и они на завод пойдут устраиваться… Как же мы без проституток-то будем?

— Ой, вали уже. Тебя жена дома ждёт! Вот расскажу ей, что ты о проститутках беспокоишься, и поубавится у тебя седых волос на плешивой голове.

Я улыбнулся, слушая это дружеское подначивание. Похоже, что это настолько у них вошло в привычку, что даже сами не замечают. И эти беззлобные подколки дорогого стоят. Вроде бы и подколол, а не обидно. Зато оба поулыбались.

Мы простились и вскоре уже уселись на свои места. Прошло всё гладко. Я притворялся глухонемым, Никитич притворялся добрым. Всё было спокойно.

Почти как тогда, когда наша группа отправилась в Прагу. Правда, сейчас был вовсе не купе, а плацкарт, но это уже издержки дороги.

Рядом с нами устроилась пожилая женщина с огромными корзинами, заполненными фруктами и овощами, видимо купленными на рынке. Константин Никитич вежливо улыбнулся и поздоровался. Кажется, даже спросил о здоровье или сделал комплимент.

Она ответила ему. Что-то спросила у меня. Я захлопал глазами в ответ. Вроде бы и понятная речь, но слова как-то ускользали. Да ещё и Никитич незаметно ткнул локтём в бок. Поэтому я постарался хлопать глазами дальше. Пускать слюну не стал — и так достаточно.

Никитич ещё что-то произнёс, показывая на меня. Вдобавок покрутил пальцем возле виска.

Женщина покачала головой, улыбнулась и угостила сочным яблоком прямо из своей хозяйственной сумки. Ну что же, это была оценка моей игры, так что почему бы и не принять вознаграждение? Я кивнул и захрустел сочным яблоком, стараясь при это удерживать деревянные вставки под щеками.

У противоположного окна расположилась группа молодых студентов, оживлённо беседующих друг с другом на чешском языке. Они перекидывались шутками и нарушали вечерний покой взрывами смеха.

Другие люди расселись по жёстким скамейкам.

За окнами пролетали тёмные пейзажи центральной Европы с редкими огоньками вдали, мелькали небольшие станции с названием типа Мито, Рокицани. Эти названия звучат странно и приятно уху туриста, погружённого в атмосферу другого мира.

Константин Никитич мирно беседовал о чём-то с нашей соседкой. Я дожевал яблоко и теперь мирно подрёмывал, прислонившись головой к перегородке. Ничего не предвещало беды, как вдруг…

— Грёбаная фашистка! Твоя родня моего отца убила! — прокричал мужской голос в конце вагона. — А теперь ты и твой мелкий щенок место занимаешь?

Прокричал на немецком, так что я понял кричавшего. Невольно повернул голову в ту сторону.

Над белокурой женщиной нависал красномордый мужик немаленького телосложения. Сама же женщина, сама почти девочка, прижимала к себе плачущий свёрток. Она пыталась утихомирить ребёнка, но куда там — громила только распалялся и громким голосом не давал успокоиться.