— Волков бояться… Да, волков надо бояться. Тогда вот тут.

Они вновь погрузились в обсуждение, тихо шептались, иногда поглядывая на меня. Я видел, как напряглись морщины на лбах обоих старцев.

И вдруг калитка скрипнула, и мы услышали шаги за окном.

— Тихо! — шепотом приказал Никитич, одним махом сметая карту со стола.

— Коста! Коста! — послышался женский голос. — Стефан у тэбэ?

— Я сейчас! — кивнул нам Степан и откликнулся на зов жены.

В следующий миг он вышел. Снаружи послышалась чешская речь. Потом Степан заглянул в дверь и подмигнул нам:

— Пока. Мне надо отлучиться!

— Пока, — кивнул Константин Никитич. — Не торопись, если что.

Мы замерли, прислушиваясь. Шаги удалились, и спустя минуту Константин Никитович облегчённо выдохнул.

— Ух, жена Степана — тот ещё контрразведчик. Прямо как чует, когда мы с другом что-то затеваем, — усмехнулся он. — Ладно. Запрягли Степана на домашние дела. Ну и пусть его. Мы же с тобой прикинем вот что…

Он снова вытащил карту и начал показывать:

— Из Праги выедем на поезде. Доберёмся до города Пльзень, потом оттуда на электричке до городка Тахов. Ну, а уже из Тахова тебя выведет наша старая знакомая. Она охотница знатная, там все тропы знает. Проведёт тебя до Бернау, а дальше уже сам. Тут тебе мы уже не помощники.

— Неплохо, — кивнул я. — И везде пройдём?

— Думаю, что везде. В случае патрулей, скажем, что ты глухонемой племянник. Ещё и дурачок, вдобавок, — улыбнулся Никитич.

— Ну, и на том спасибо.

— Обращайся, мне не жалко. Только помни, — серьёзно сказал Никитич, отложив карандаш, — нервы крепко-накрепко держи. Тамошняя охрана бдительная и злая. Особенно в приграничье. Если что — ни звука, ничего лишнего. Улыбочку натянешь и можешь слюну пустить. Лучше уж притворись полным идиотом. Охрана таких живее отпустит, чем нормального человека.

Я задумался, глядя на карту. Дорога была сложная, извилистая, полная опасностей и неясностей. Но, раз другого пути нет, то придётся и этим обходиться.

— Далёко идёшь, — вздохнув, продолжил Никитич. — После Бернау двигаешься на север, мимо горушек местных. Ну, а там как кривая вывезет.

— Я думаю, что вывезет, — хмыкнул я в ответ.

— Ну, раз так думаешь, то хорошо. Ладно, почисти вот картошки, нам ещё обед надо сварганить. Сил набраться, а то выходить будем засветло, чтобы меньше патрулям попасться.

В течение дня Степан пару раз забегал, приносил новости. Прагу всколыхнуло моё появление. Ещё как всколыхнуло. Меня начали искать…

Не только, как пропавшего туриста, но и как подозреваемого в совершении убийства одного и нанесении членовредительства двум другим мирным гражданам.

Хорошо ещё не приплели Яна Свободу с его помощниками. Хотя, если рассудить правильно, то один из помощников остался жив! И он тоже мог показать на человека, которого нужно разыскивать!

Следовательно, меня могли искать не только правоохранительные органы, но и те, кто поддерживал Яна Свободу. А кто это? Вряд ли благодарные фанаты…

Скорее, это какие-то ребята из организованной преступной группировки. Вряд ли это какие-то правительственные агенты. Не будут они так явно про деньги спрашивать.

К вечеру Степан Николаич принёс вполне добротные брюки, пиджак, рубашку в клеточку и полосатый галстук. На ноги ботинки моего размера. Ещё притащил парик и очки в роговой оправе.

Я хмыкнул, глядя на это богатство — не скажу, что можно так уж преобразиться. Но… Если задействовать мои навыки в маскировке и преображении, то…

Эти вещи были лишь грубым мрамором, в котором предстояло высечь другого человека. Я приступил к работе с холодной методичностью хирурга.

Первым делом взялся за пиджак. Он висел мешком, крича о казённом плече. Но несколько стежков грубой ниткой, проложенных изнутри, стянули ткань в районе лопаток, придав спине сгорбленную, невзрачную сутулость. В карманы я затолкал носовой платок, спичечные коробки — всё, что нашлось под рукой, чтобы силуэт потерял всякую стройность.

Брюки, слишком длинные, я не стал подворачивать — западная мода выдает себя с первого взгляда. Вместо этого я прошёлся по ним мокрыми ладонями, смазав дорожную пыль в аккуратные грязные разводы, и наступил на задники, чтобы пошла бахрома. Теперь они болтались нелепо, но естественно, как у вечного канцелярского клерка, которому не до фасонов.

Рубашка в клетку и полосатый галстук — кричащее сочетание, китч, вопиющая безвкусица. Идеально. Я надел их с нарочитой небрежностью, сдвинул узел галстука вбок, расстегнул верхнюю пуговицу, выдернул на полпальца манжету рубашки из-под пиджака. Неаккуратность, ставшая униформой.

Затем лицо. Парик был тяжёлым, волосы сальными на вид. Чуть растрепать, как будто я всегда чесал в затылке. Очки в роговой оправе — главный штрих. Я протёр стёкла жирным пальцем, оставив размазанные пятна, и слегка согнул дужки, чтобы они сидели криво, сползая на кончик носа. Это сразу меняло выражение лица, пряча взгляд за бликами и искажая черты.