А я всего лишь хотел угостить псину… А оно вон как вышло!

Мария на мгновение оторвала от меня свой холодный взгляд и скосила его на бьющееся в конвульсиях тело пса. На лице не дрогнула ни одна мышца. Не было ни жалости, ни досады. Лишь лёгкое, почти профессиональное раздражение, будто сломался инструмент.

— Жаль пса, — буркнула она без тени сожаления. — Дурак, сожрал кусок, который я тебе бросила. Недокормила, видно, жадность его и сгубила.

Хрип Рекса оборвался. Его тело выгнулось в неестественной дуге, замерло на секунду и обмякло, безвольно раскинувшись на пожухлой листве. Тишина, наступившая после его смерти, была гуще и страшнее любого звука. Теперь в лесу, кроме далёких голосов, остались только мы двое. Палач и приговорённый.

Мария перевела взгляд на меня. В её глазах вспыхнуло то самое нетерпение, что бывает у человека, когда дело почти сделано, но осталась одна мелкая, досадная помеха.

— Ну что ж… Теперь твоя очередь. Ждать, пока таллий своё дело сделает, — времени нет. Гости близко.

Она подняла «Зброевку», и чёрный глаз ствола уставился мне прямо в переносицу. Вся боль от капкана, вся ярость и отчаяние куда-то ушли. Осталась только горькая мысль: сдохнуть тут, в грязи, на краю света, от руки этой твари.

Палец Марии плавно лёг на спусковой крючок.

В этот миг из густого ельника, что стоял стеной в двадцати шагах позади неё, раздался резкий, сорванный, но полный неоспоримой власти окрик:

— Оружие на землю! Руки за голову! Живо!

Голос был мужским, молодым, напряжённым до предела. В нём не было ни капли сомнения.

Мария вздрогнула, будто её хлестнули по спине. Но не обернулась. Её плечи напряглись. Палец на спуске дрогнул, но не ослаб. Я видел молниеносную борьбу в её глазах: расчёт, ярость, желание добить меня и тут же рвануться в сторону. Шанс был. Палач в ней боролся с конъюнктурщицей, привыкшей выживать любой ценой.

— Бросай, сука! — прогремел голос из чащи, и теперь в нём слышалась уже не команда, а чистая, неподдельная злоба. — На счёт три — стреляю! Раз!

Мария замерла. Её спина одеревенела.

— Два! — прозвучало немедленно, без паузы.

И она сдалась. Её воля, сжатая в кулак на мгновение, разжалась. Она резко, почти швыряя, бросила «Зброевку» на мох перед собой.

— Руки за голову! Отойти от него! — скомандовал невидимый спаситель.

Мария медленно, с ненавистью глядя на меня, будто я был виноват в этом провале, подняла руки и сделала шаг назад. Её лицо исказила маска бешенства. Её план мести, её идеальное преступление рухнуло на глазах, и она уже не скрывала своей сути.

Из кустов вышел… Константин Никитич собственной персоной. То-то его голос показался таким знакомым.

Вот он-то как раз был одет для прогулки по лесу. Выглядел, как настоящий диверсант — одежда защитного цвета, местами приделаны свежие ветки. В одной руке красовался «Стечкин», в другой была коробочка бежевого цвета.

— Ты как? — бросил он мне, но не сводя взгляда с Марии.

— Хреново. Но пока живой, — ответил я. — Держусь.

— Держись. Я сейчас разберусь с нашей подругой и тобой займусь.

— Хрена ли ты разбираться будешь? Хочешь стрелять — стреляй, падаль! — процедила Мария.

— Ну уж нет. Стрелять я тебя не буду. Тебя народ будет судить, тварь, — также «ласково» ответил Никитич. — На колени!

— Никогда я не встану на колени перед такой мразью… — Мария с вызовом посмотрела на Никитича, а тот просто взвёл курок «Стечкина», выкладывая свой решающий аргумент.

— Или сама встанешь, или я тебя поставлю. Руки за голову! — скомандовал он резко. — Я с тобой валандаться не буду!

— Мразь, — снова процедила Мария, но на колени всё-таки встала.

Никитич отбросил ногой подальше ружьё. Оно упало как раз возле меня. Почему-то возникло желание схватить его, прицелиться и разнести башку коварной бабы на кусочки.

— Семён, или как там тебя, наведи-ка на эту проб… пукалку. Если дёрнется, то стреляй без раздумий. В ногу. Или в руку… Но не убивай, нам её ещё судить надо.

Ага! Может быть я тем самым сделал бы ей услугу! Всё-таки лёгкая смерть это для неё просто счастье!

Пусть посмотрит в глаза родных и близких тех, кого расстреляла в своё время. И ведь не одна она такая, ведь были ещё суки, которые пытались цепляться за свою жизнь и ради этого жертвовали чужими.

Но всё-таки винтовку поднял и взял Марию на прицел.

Константин Никитич тем временем ловко связал руки за головой Марии. Соединил ремнём запястья и шею, чтобы не смогла дальше груди опустить. И только после этого подошёл ко мне.

— Не дёргайся. Чем больше дёргаешься, тем глубже вопьются зубья. Сейчас я тебя освобожу и перевяжу… М-да, паря, не думал, что ты так попадёшься. Ведь хитрый какой, а в волчий капкан угодил, — покачал головой Никитич.