— Одолжи. В школу придем — отдам, — попросил он Федьку.

— Знаю, взаймы без отдачи, — Федька засмеялся и заговорщически подмигнул: — Идем на два слова.

За углом универмага он выгреб из кармана штанов три скорлупки половинки от грецких орехов, засушенный хлебный шарик и потрепанную колоду карт.

— Разыграем: хочешь — в «очко», хочешь — в «орешек».

— Эх ты, еще другом называешься, — отпрянув от Федьки, крикнул со злостью Ярков. «Что делать? Матери деньги отдать? Эффекта не будет. Надо купить шаль. Займу у Ивана Сергеевича», — решил он. Не прощаясь с Федькой, направился в училище. Но вдруг Костя вспомнил слова Галины Афанасьевны: «Рассказывайте товарищам о своем училище, о том, как вы живете. Пусть ребята идут к нам учиться…» Он обернулся. Заложив руки в карманы фуфайки, Федька, посасывая окурок, брел следом за ним. Костя остановился и дружески предложил:

— Идем, посидим где-нибудь.

— Посидим, — обрадовался Федька.

— Пломбир хочешь?

— А как же, хочу.

Купив мороженое, они прошли на безлюдное место сквера и сели на скамейку.

С мороженым Федька расправился быстро.

— Ты по-ударному, — заметил Костя.

— Между прочим, вкусное… Не мешало бы еще.

Косте тоже хотелось еще, но, экономя деньги, он купил мороженое только товарищу.

Быстро надвигался декабрьский вечер. Сквер пропитывался морозными туманными сумерками. Костя обдумывал, с чего начать свой серьезный разговор.

— Смотрю на других — живут с интересом. А мы с тобой, помнишь, доски от заборов ломали да кур таскали. А ведь если когда-нибудь поймают голову оторвут.

— Боишься?

— Боюсь… А чего ты так смотришь? Ведь страшно, да и совестно. Не понимаешь? Когда Петр Александрович рассказывал, как работать на тракторе, все слушали, а я сидел и думал: «Эх, скорее бы перемена». А начнется перемена — болтаешься без толку. И ничего в голове нет. А ведь мастера стараются, чтобы из нас толковые люди получились. Я, например, хоть сейчас сяду на трактор и поеду, а ты будешь смотреть и удивляться. Ты, как был никто, так и остался, а я уже почти механизатор.

— Не фасонь. Тоже мне механизатор. Врешь ты, не ездил на тракторе. Ты в нем ни одной гайки не знаешь.

— Давай поспорим. Если хочешь знать, нас скоро даже на Алтай пошлют, на новые земли.

— Никуда тебя не пошлют.

— Хочешь быть трактористом?

— Не хочу, — отрезал Федька.

— Почему?

— Не выйдет из меня.

Костя сердито посмотрел на Федьку и, взмахнув рукой, сказал:

— Выйдет, честное слово, выйдет.

Федька, думая о чем-то своем, покачал головой и спросил:

— Форму сразу дают?

— Конечно, сразу. Всё бесплатно: одежда, постельные принадлежности, питание. Книг сколько хочешь, только читай. Ребята все хорошие, свои. В кино ходим, в театр, в музей, на лекции. Сразу человеком станешь.

Федька ухмыльнулся.

— А я разве не человек?

— Нет! — Костя оглядел товарища с ног до головы. — У кого хочешь спроси, скажут: нет. Человек учится и работает. А ты и по обличим не похож на человека, никогда не умываешься, волосы растрепаны…

Пока Ярков убеждал товарища, Федька расстелил на лавочке обрывок газеты и стасовал карты.

— Ладно, я поступлю в твою школу. А пока давай разок сыграем. Странно улыбаясь, Федька настойчиво заглянул другу в глаза. — Чудак ты! И чего трусишь? А еще матросом быть хочешь. Для матери шаль — первое дело. Я тоже когда-нибудь куплю матери шаль, — вкрадчиво уговаривал Федька. Выиграешь и беги шаль покупать. Вот мать-то обрадуется!

Костя в нерешительности поглядывал на замусоленные карты. Черные с большими ногтями Федькины пальцы ловко перебирали колоду.

— Не трусь! Рубль поставишь — два возьмешь. На сколько идешь?

Костя нащупал в кармане узелок. «Выиграю тридцатку и уйду», мысленно решил он. Трепетно забилось сердце. Давно Костя не играл, не нервничал, не страдал.

— В «орешки» сыграем, — сказал он, чувствуя, как приходит к нему почти уже забытый азарт.

Переставляя скорлупки, Федька то одной, то другой рукой прикрывал хлебный шарик. Костя зорко следил за руками Федьки. Ему казалось, что в эту секунду он переступает страшный порог, за которым опять будут слезы матери, сердитые взгляды соседей — все то, от чего он недавно ушел.

— В этой бери, в этой не бери. В какой? — монотонной скороговоркой цедил Федька.

— В этой, — закричал Костя и прижал скорлупку пальцем, боясь, как бы Федька не успел вынуть шарик.

Когда Костя приподнял скорлупку, под ней шарика не оказалось, а Федька ехидно улыбнулся.

— Ничего, сейчас повезет.

Костя трясущимися руками вытащил из платка пятьдесят рублей, остальные туго завязал в узел и положил в карман. Теперь он уйти не мог. Он должен отыграться, отыграться во что бы то ни стало!