Макси открыла душу дождю и ветру, которые очистили ночное небо. И когда в нее влилась частица их силы, она открыла глаза и заговорила.

Глава 23

– Расскажите мне про все, что вас мучает, Робин. Он судорожно вздохнул.

– Я и так уже рассказал слишком много.

– Вы боитесь, что правда меня раздавит? Но я ведь не невинная английская барышня. Я достаточно повидала, чтобы понимать, как порой трудно сделать правильный выбор.

– Но вы же искренни, как солнечный свет. Как вы можете не презирать меня, зная, что я собой представляю.

"Потому что я люблю тебя!" Эти слова так ясно прозвучали у Макси в голове, что она чуть не произнесла их вслух, но удержалась. Робину меньше всего сейчас нужны признания в любви, на которую он не может ответить.

Вместо этого она сказала:

– У меня слабость к пройдохам, особенно благородным. За то время, что я вас знаю, вы сделали много хорошего и ничего дурного. Вы спасли Джонса Дафида от разъяренного быка. Вы помешали мне убить Симмонса и хорошо сделали - я это поняла, как только немного остыла.
– Макси поцеловала Робина в висок и ощутила биение крови в жилке.
– Расскажите мне, Робин, за что вы себя казните. Когда поделишься тяжелой ношей, делается легче.

– Много было всего, - прошептал Робин.
– Бесконечная ложь. Мои осведомители попадались и умирали страшной смертью. Одного французского майора я убил сам, потому что он был опытный командир и смог бы бесконечно долго удерживать испанский город против осадивших его англичан.

– Но ведь ваши осведомители сами знали, на какой риск идут. Что касается убийства, - Макси старательно подбирала слова, - конечно, порядочный человек не может радоваться тому, что совершил такое, но осада - страшная вещь, и она часто заканчивается резней. Ваш поступок это предотвратил, не так ли?

– Когда защитники города узнали, что их командир мертв, они отступили без боя. Да, это спасло много жизней. Но это не оправдывает убийство честного человека, который выполнял свой долг. Я с ним был знаком и уважал его. Покалеченные пальцы Робина судорожно царапали одеяло.
– Я его уважал и все же всадил пулю ему в спину.

– Ах, Робин, Робин, - болея за него всей душой, сказала Макси.
– Теперь я понимаю, почему вы сказали, что ратный труд чище. Для солдат все проще: по другую линию фронта - враги, и их положено убивать.

Ответственность за поступки солдат лежит на командирах. Ваш же труд был несравненно сложнее. Вам, наверное, часто приходилось выбирать из двух зол. В вашем мире не было белых и черных красок, все было серым. Вы никогда не знали, правильное ли приняли решение. Двенадцать лет такой жизни свели бы с ума кого угодно.

– Они меня почти свели.

Вдалеке раздался раскат грома, и по стеклу забарабанил дождь. Макси казалось, будто она пробирается через болото с завязанными глазами и в любую минуту может сделать неверный шаг.

– Скажите, это убийство... Вы его считаете самым худшим своим проступком?

Робина опять начало трясти. Он не отвечал.

– Расскажите мне, Робин, - настаивала Макси.
– Может быть, раны в вашей душе будут меньше болеть, если вы со мной поделитесь.

– Нет!

Робин попытался вырваться из ее объятий, но Макси крепко прижимала его к себе, не давая опять уйти в себя.

– Говорите!

– Это произошло в Пруссии, - с трудом выдавил из себя Робин.
– Мне удалось достать копию договора, который имел бы серьезнейшие последствия для Англии.

Макси постаралась вспомнить: наполеоновские войны - ах, да!

– Тильзитский мир? Секретный договор между Францией и Россией, имевший целью поставить Англию на колени?

Робин поднял голову и посмотрел на Макси.

– Для американки вы неплохо осведомлены об европейских делах.

– Этот вопрос интересовал отца, и мы вместе читали сообщения из Европы, объяснила она.
– Неужели вам удалось узнать содержание секретных статей договора?

– Да, уже через несколько часов после его подписания. Но узнать это было сравнительно легко. Гораздо труднее было переправить донесение в Англию. Французы скоро поняли, что происходит, и пустились за мной вдогонку. Я много дней ехал верхом по направлению к Копенгагену, используя все известные мне уловки, чтобы запутать следы. Наконец я убедился, что преследователи отстали. Мне надо было отдохнуть: конь едва держался на ногах, да и я сам был не лучше. Я знал в этом районе семью зажиточного фермера. Эти люди ненавидели французов и не раз мне помогали раньше.

Голос Робина дрогнул.

– Они обрадовались мне, как родному сыну. Я сказал, что за мной была погоня, но я от нее ушел, и им ничто не грозит. Я был в этом уверен.
– На шее Робина лихорадочно билась жилка.
– Но я ошибся - катастрофически ошибся.

– Французы вас выследили? Он кивнул.

– Я проспал двенадцать часов. На следующее утро господин Вернер разбудил меня и сообщил, что французские солдаты прочесывают окрестности. Я сказал, что немедленно уеду и пошел на конюшню, но моего коня не было на месте. Тогда я хватился Вилли, их младшего сына. Ему было шестнадцать лет, он был примерно одного со мной телосложения и тоже блондин. Он считал меня героем. Увидев, что нет ни коня, ни седла, я испугался за Вилли и побежал через лес к большаку в надежде его перехватить.