Робин закрыл глаза.

– Но я опоздал...

Все существо Макси отозвалось на его боль, но надо было заставить его закончить рассказ.

– Что же случилось?

– Вилли решил отвлечь французов. Я стоял на холме и видел, как он нарочно показался отряду французской кавалерии. Он ехал на моем коне, на нем был сюртук того же цвета, что и мой, и голову он оставил непокрытой, чтобы они увидели эти броские - черт бы их побрал!
– светлые волосы. Французы пустились за ним. На моем резвом коне Вилли мог бы уйти от погони, но тут навстречу ему вылетел еще отряд французов. Поняв, что оказался в западне, Вилли свернул в лес, но преследователи были слишком близко. Его быстро догнали и даже не дали возможности сдаться - просто изрешетили пулями. Робин был весь в поту.

– Вилли был умница, и он сумел-таки их перехитрить. Недалеко от того места лес пересекал глубокий овраг, по дну которого текла речка. Он сумел сохранить сознание еще несколько минут, погнал коня к оврагу и заставил его прыгнуть вниз с обрыва. Я слышал его предсмертное ржание.

Робин спрятал лицо на груди Макси. Ему окончательно отказала выдержка. Макси ни о чем больше не спрашивала, только гладила и шептала утешительные слова на языке своей матери. "Все будет хорошо, все пройдет, ты смелый и благородный воин, и я люблю тебя, несмотря ни на что", - говорила она по-ирокезски то, что не осмеливалась сказать по-английски.

Смерть этого юноши, очевидно, символизировала для Робина все то честное и благородное, что он обрек на гибель. Тильзитский мир был подписан девять лет тому назад: в то время Робин и сам еще был почти юношей. Приходилось удивляться не тому, что он сейчас находится на грани безумия, а тому, что он так долго продержался и выполнял свои обязанности, хотя душа его изнывала под сокрушительным бременем вины.

Долгое время в спальне стояла полная тишина - только дождь стучал по стеклам да были слышны дальние раскаты грома. Постепенно боль, навеянная воспоминаниями, утихла, но Робин все еще цеплялся за Макси, словно она была его единственным якорем спасения.

Наконец он продолжил рассказ сдавленным от муки голосом:

– Французы хотели вернуть документы, которые я похитил, но вспухшая от дождей река унесла тело. Решив, что вода все уничтожит, они уехали, а я остался и помог Вернерам найти тело Вилли. Его родители не сказали мне ни слова упрека - и это, пожалуй, было тяжелее всего. Они даже извинились за то, что Вилли погубил моего коня, и настояли, чтобы я взял самую лучшую их лошадь.

– Но ведь Вилли сам навлек на себя беду, - тихо сказала Макси.
– Если бы он не совершил этого глупо-рыцарского поступка, вы, наверное, ушли бы от французов, и никто бы не пострадал.

– Может быть, ушел, а может быть, и нет, - сипло отозвался Робин.
– Но если бы я не заехал к Вернерам, Вилли остался бы жив - от этого никуда не денешься.

– Это известно лишь Богу, Робин. Может быть, Вилли было предназначено умереть, и если бы вы к ним не приехали, он поскользнулся на лестнице и сломал бы шею. А может быть, год спустя он ушел бы в солдаты и погиб, сражаясь с французами. Я понимаю, что вас мучают сожаления и чувство вины, но что толку понапрасну себя терзать?

Макси погладила лоб Робина: если бы она могла разгладить эти страдальческие складки!

– Я всегда старался делать как лучше, - безнадежно проронил Робин, - но часто я просто не знал, как лучше.

Макси вздохнула.

– Но ведь все мы стараемся по мере сил делать как лучше. Чего еще можно требовать от человека?

– Но у меня слишком часто получалось как хуже. Видимо, ей не удалось облегчить его боль. Пытаясь найти доводы, которые утешили бы Робина, Макси заглянула в свое собственное прошлое.

– Вскоре после смерти мамы я присутствовала на обряде соболезнования, которую устроил ее клан. Это мне очень помогло.

Макси прикрыла уши Робина ладонями и напрягла память. Хоть бы удалось вспомнить слова ритуала соболезнования или убедительно их сымпровизировать:

– "Когда человек в горе, он теряет слух. Пусть эти слова вернут тебе способность слышать".
– Макси отняла руки от ушей Робина и положила их ему на глаза.
– "Горе закрыло от тебя солнце, и ты оказался во тьме. Я возвращаю тебе солнечный свет".
– Сняв руки с глаз Робина, Макси увидела, что он пристально за ней наблюдает. Положив руки крест-накрест на его груди, она произнесла нараспев:

– "Твои мысли целиком отданы твоему горю. Освободи их, не то ты тоже зачахнешь и умрешь".
– Макси чувствовала, как вздымается и опускается под ее руками грудь Робина.
– "Твое горе лишило тебя сна, и твоя постель кажется тебе жесткой и неудобной. Я сделаю ее мягкой".

Макси провела ладонями по плечам Робина и вдоль рук, потом тихо сказала:

– Робин, Вилли обрел покой. Постарайся и ты его обрести.

Глаза Робина закрылись, и он притянул Макси к себе. Сначала его сердце так колотилось, словно хотело вырваться из грудной клетки, но постепенно биение становилось все ровнее. Макси прильнула к нему, радуясь, что, кажется, мрак, таившийся в душе Робина, рассеивается. Он еще не выздоровел, но выздоровление началось.