– В каком забое, о чем ты, брат Василий?

– Ну, в шахте у нас... Золотишко мы ковыряем. Жить-то надо.

– Конечно. Красиво жить не запретишь. И сколько народу у вас под землей?

– Свиней пятьдесят будет. Мрут часто, сволочи.

– А за что же вы его в забой-то?

– Так старец решил, чтоб другим неповадно было кровушку народную пить.

– Мудро. А вы старца-то своего любите или просто боитесь?

– Уважаем. Без него мы что котята слепые.

– А что, брат Василий, Федула-то старец отдаст?

– Не можно, оченно он пред старцем виновен.

– В чем же?

– Скит наш скупить хотел. Шахта ему понадобилась. Вот старец и дал ему шахту, на все двадцать четыре часа.

– Что же он, двадцать четыре часа работает?

– Не, боле шести у нас никто не работает, остальное время отдыхают, то есть помедленней работают...

– Похвальная забота о человеке.

– И сколько таких работяг трудится на вашем участке?

– А кто его знает? Мертвяков они сами хоронят, прямо в шахте, мы только новых шахтеров им спускаем. Одноглазый Фома счет ведет. Кто помер, сколько человек надо привезти. И так далее.

– И много помирает?

– В месяц свиней по пять дохнет. Тяжелая работенка, но кормим мы их хорошо.

– Чем же?

– Бабы помои выливают, что получше им, остальное скотине. Там желоб есть. Сверху выливаешь, а внизу корыто, хорошо кормим, еще добавки требуют.

– А где они спят?

– Там же, в шахте, еще никто оттуда не возвращался.

– И много золота берут?

– Дык, почитай, с полкило в сутки, а если меньше, то мы им помоев не даем. Они и стараются. Жрут только много, по десять ведер в сутки. Бабы ругаются, особливо зимой, коровы голодные остаются. Но Фома говорит, что эти копатели выгоднее, чем коровы. Старец Фому слушается. Фома раньше в Ленинграде работал. Слыхал небось про такой город?

– Слыхал, брат Василий, мне примерно понятна конструкция вашего общества. И кому же вы сбываете металл?

– ...

– Вот поэтому ты нам больше не нужен. Костя, дай-ка топорик.

– Погоди, - остановил я ретивого палача, хотя и понимал, что это всего лишь игра, - нам Васятка не рассказал о старце: кто он такой. Где живет? Как живет? С кем живет?

– А как скажу, дык не убьете?

– "Дык" посмотрим. Если все честно расскажешь, может, и не убьем.

– Старец живет в ските, в молельном дому, вместе с Фомой и архиреем Саклей.

– Педерасты, что ли?

– Что такое, я не знаю?

– Ну в попку друг друга трахают!

– Тьфу, пидоры, что ли, так бы и говорил. Нет! К ним наши бабы завсегда приходют. Седня моя Анюта должна иттить, дочка моя, значит. Они втроем одну шуруют. Старые ужо. Полижут, понюхают, а к ночи отпускают.

– И тебе не жалко дочери?

– А чё ее жалеть? У меня их много.

– Сколько?

– Бог его знает, мы ужо всех перетово... Сами не знаем, кто откудова.

– А в лес твой старец выходит?

– Не можно ему из общины выходить. Он - наш бог. Он живет в нас.

– Вот и отлично. А где находится ваш молельный дом с проживающим в нем богом, нарисуй-ка.

– Нарисуй... Я же пальцем шевельнуть не могу! Посередине дом...

– Сторожа есть?

– А как же, Мишка-дурак охраняет. До утра с берданкой стоит. Как пес предан старцу, он ему жизнь даровал.

– За что же это? Его что, должны были убить? Почему?

– За то, что дурак. Мы дураков сразу убиваем. У нас их много рождается. Года в два уже видно, что недоумок. У нас тогда апостол старец Матфей их палкой по башке убивает, а мы их в желоб свиньям складываем. Нам лекарь говорил, что нельзя сестер е..., а мы все равно е... Старец благословляет.

– Оригинальные вы кролики. Костя, он нам больше не нужен. Кончай его.
– Вассаров протянул мне топор, от которого я в ужасе шарахнулся.

– Не надо, Гоша, он еще не все сказал. Вася, как проникнуть в монастырь?

– Тама над воротами веревка висит. Дернуть за нее надо. Зазвонит колокол, и вам откроют.

– Вася, ты меня не понял, нам нужно пробраться в скит незамеченными.

– Я все расскажу. Только не убивайте меня.

– Дядя Гоша пошутил, никто тебя убивать не собирается.

– Тебе я верю, ты незлобивый... По левую руку от ворот, под загородь протекает ручей. Туда и ныряйте.

* * *

Промозглым вечером по первому снегу мы отправились к монастырю, оставив бандита на попечение Евдокии. К скиту добрались уже в полной темноте, руководствуясь лишь стрелкой, компаса, снятого с мертвой Димкиной руки. Для рекогносцировки Вассаров тут же забрался на дерево, но ничего, кроме собачьего лая, в полной темноте ему засечь не удалось. Недовольный, но решительный, он спустился вниз.