Но лестница вывела меня к галерейке, откуда я рассматривала панно. Ну не идти же мне к этому Паку, чтобы он объяснил мне дорогу. Мне и одного разговора с ним вполне хватило. Мое дело вообще маленькое. Карчинский попросил меня передать вазу и письмо, что я и сделала. Стоп! Письмо! Чертово письмо, про которое я и не вспомнила. Нет! Как раз вспомнила. Хорошо еще, что не в поезде, когда он уже подъезжал бы к Питеру. Вот было бы дело! Так, придется извиниться перед этим нахалом и отдать ему письмо. Какое счастье, что меня задержал Иванов, иначе я давно бы отсюда убралась и про письмо точно не вспомнила бы.

Вот и знакомый коридорчик, а за ним приемная. Пустая по-прежнему. И дверь в кабинет приоткрыта. Может, Пак уже ушел куда-нибудь? В этом случае я просто оставлю письмо на столе и сама потихоньку уйду. Отличная мысль, на удивление все хорошо складывается.

Я осторожно приоткрыла дверь и заглянула в кабинет. Никого. Просто чудесно. Все так же осторожно, стараясь не шуметь, я вошла внутрь и приблизилась к столу. Но все мысли тут же вылетели у меня из головы, когда я увидела в углу груду черепков. Разбитая ваза! Та самая ваза, которую меня просил доставить сюда Карчинский и которую я везла с такими предосторожностями. И сомнений у меня никаких не было в том, что это та самая, потому что черепки покоились на мягкой бумаге розовато-кремового оттенка. Именно в нее и была завернута моя ваза.

Моя ваза! А этот придурок ее разбил! Уничтожил такую красоту! И как только рука поднялась?! Зачем, ну зачем он это сделал? Я в растерянности стояла посреди кабинета, глядя на груду черепков, но тут громкий и резкий голос прервал мои размышления.

– Ты всегда так долго возишься?
– спросил резкий голос с очень сильным акцентом.

– Сейчас иду, - ответил ему низкий голос, показавшийся мне знакомым.

Конечно, это же голос Пака, с которым я разговаривала здесь какой-то час назад. Вот только уверенности и властности в нем поубавилось, наоборот, появились подобострастные нотки. Как, однако, быстро меняется человек в зависимости от обстоятельств.

Я торопливо обернулась. Сейчас они войдут сюда, а я тут одна в кабинете. И ваза эта разбитая... Я замерла, но из приемной никто не появился.

– Не инде<Иди сюда (корейск.).>, - нетерпеливо повторил голос.

Говорили где-то совсем рядом. И тут я заметила дверь, которая вела из кабинета в соседнее помещение. Что же я удивляюсь? Точно такая дверь была в кабинете банкира Ивлева. А соседняя комната, наверное, специально оборудована для отдыха. Не утерпев, наплевав на всякую осторожность, я подошла поближе. Что-то говорят, но что именно - непонятно. Да и на чужом языке, кажется. Жаль, что я не знаю корейского. И друзей у меня таких нет.

Есть! В мозгу что-то щелкнуло. У меня нет, но у Герта есть его приятель Юрка Ли из этого "Сада наслаждений", что ли. Когда мы там были, то его кто-то позвал на своем языке. Значит, он понимает. А мне что делать? Разве что записать это все. Хорошо бы не слишком все исказить. Я торопливо шарила по карманам, но вспомнила, что блокнот убрала в сумку. Теперь надо осторожненько открыть ее и достать незаменимое орудие производства. Я торопливо шарила рукой, но блокнот куда-то завалился. Вместо него я нащупала небольшой пластмассовый предмет. А это еще откуда? Я вытащила неизвестный предмет на свет божий и чуть по лбу себя не хлопнула.

Растяпа! Вот растяпа! Если в таком возрасте у меня склероз начался, то это весьма чревато. В руке я держала диктофончик, с которым отправилась по заданию шефа послушать веселых хохлов. Собиралась еще в редакции продемонстрировать всем украинский юмор, да как-то забыла. А вот теперь диктофончик здесь, и очень кстати!

Вот только слышно ужасно плохо. Я прижалась ухом к двери, но все равно с трудом могла разобрать лишь некоторые слова. Была не была! Я осторожно толкнула дверь. Она даже и не скрипнула, зато до меня стали доноситься отчетливые голоса.

– Я же все объяснил, - произнес Пак, - чего же вы еще хотите?

– Где художник?
– закричал первый.
– Что мне твои объяснения!

– Ка ай он да<Он не придет (корейск.).>, - произнес Пак, стараясь говорить спокойно.

– Кы ге тён мари?<Это точно? (корейск.)>– Голос стал пронзительным.

– Е, - ответил глава Центра корейской культуры.
– Кы сара ми тябло ай о гу тарым сарали понесо. Едя. Сиро васо савари мэбен<Да. Он прислал вместо себя человека. Женщину. Она привезла вазу мэбен (корейск.).>.

– Кы савар?<Та самая ваза? (корейск.)>– немного спокойнее произнес первый.

– Ай. Тарын до понесо<Нет. Он прислал другую (корейск.).>.
– Голос Пака прозвучал с вызовом.

– Хампане?<А внутри? (корейск.)>– Голос снова взвился.

– Ам буту абсо<Ничего (корейск.).>, - неторопливо ответил Пак.

– Кы рен отыге комеда<Он нарушил наш уговор (корейск.).>, - в голосе собеседника послышалась злость.

– Те он сарами хегенынга сава вата<Нашелся лучший покупатель (корейск.).>, - насмешливо проговорил Пак.