Но Ли махнул мне рукой, чтобы я не мешала, и принялся напряженно вслушиваться.

– Ничего нового, - заявил он, отключая диктофон, - опять об этой чертовой вазе.

– А поподробнее, - вклинился Герт.

– Можно и поподробнее, - кореец пожал плечами.
– Говорили двое, как вы уже и заметили.

– Правильно, - кивнула я.
– Один из них глава Центра корейской культуры Александр Пак, а другого не знаю.

– Пак!
– Юрка присвистнул.
– Не слабо. Вот, оказывается, чем не брезгует заниматься наш "досточтимый". Однако. Мне-то разговор не очень ясен, видно, про какие-то свои дела они базарили, но одно могу сказать, что базар этот гнилой. И лучше вам от них держаться подальше. Один все толковал, что какой-то мудак не приехал, а вазу привезла женщина. Но, мол, вазочка-то совсем не та, а где та, черт его знает. Тут один предположил, что он, тот, который не приехал, мог другого покупателя найти. Так второй тип ему приказал по-быстрому с ним разобраться. Короче, человека своего послать. Вот, собственно, и все.

– Спасибо, Юрок, - Герт хлопнул его по плечу.
– Ты всегда был настоящим другом.

– Не знаю, какой я друг, - серьезно сказал Ли, - но вы лучше держитесь от всего этого подальше. Про Пака разные слухи между нашими ходят, постарайтесь не вляпаться в конкретное дерьмо, а то и помогать мне больше будет некому.

– Спасибо за предупреждение.
– Герт поднялся.
– Мы и сами думали о том же самом. Ладно, нам пора.

– Да, - Ли кивнул, но лицо у него оставалось таким же расстроенным, постарайтесь больше никуда не лезть. Это я вам хороший совет даю.

Герт пожал своему однокласснику руку, и мы покинули ресторан. По дороге домой ни один из нас так и не сказал другому ни слова. Герт насупленно молчал, а меня занимала одна-единственная мысль: "Хоть Карчинский, возможно, и подонок и занимается разными темными делами, но предупредить его все-таки нужно". Но Герту об этом я говорить не собиралась.

Глава 23

Безуспешные попытки дозвониться Карчинскому выводили меня из себя. Или его нет в мастерской, или он, как и в прошлый раз, не берет трубку. Я уже хотела оставить бесплодные усилия, но вдруг случилось чудо, и трубку взяли.

– Слушаю, - ответил усталый голос.

– Добрый день, Владимир Иванович, - обрадованно затараторила я.
– Как хорошо, что мне удалось вас застать. Понимаете, у меня к вам очень срочное дело...

– Я занят, - категорическим тоном отрезал художник.
– Позвоните через несколько дней.

– Это невозможно, Владимир Иванович, дело очень срочное.

– Я же сказал вам, что сейчас занят.

– Вы не поняли, - так же торопливо продолжала я.
– Вы, может быть, не узнали меня?

– Напротив, богиня, - в голосе появилась насмешка, - я отлично узнал вас. Но ваши дела меня совершенно не касаются, вернее, у меня сейчас на вас нет времени.

– Это касается не только меня, но и вас.
– Я тоже успокоилась.
– Я хотела бы поговорить с вами насчет поездки в Москву.

– Оставьте Москву в покое, - взорвался он, - и не звоните сюда больше!
– закричал художник и бросил трубку.

Раздались короткие гудки. Вот так номер! Он даже не удосужился меня выслушать. Конечно, я виновата, что не передала письмо. Наверное, из-за этого у него неприятности. Я ведь вообще могла бы на него плюнуть и забыть, но теперь мне было точно известно, что ему грозит опасность. Нет, я просто обязана его предупредить. Рассказать о письме тоже придется... Не сомневаюсь даже, что он начнет ругаться, но это уже дело десятое.

Так. К Карчинскому лучше всего отправиться ближе к вечеру, а сейчас не мешает навестить родную редакцию.

Родная редакция привычно гудела, галдела, шумела, переваривала потоки информации, точной и лживой, фильтровала ее, компоновала и прессовала, выдавая на-гора доверчивому читателю. В последние дни я как-то выпала из всей этой суеты, занимаясь своими, но чаще чужими делами. Конечно, Пошехонцев начнет орать, узнав, что очередная статья еще не готова, но пусть... Начальству, собственно, орать положено по штату. А нам, сотрудникам, положено его слушать.

Я очень удивилась, когда не обнаружила на своем столе привычные завалы, да и Лильки не было.

– Куда подевалась?
– задала я вопрос самой себе, но произнесла его вслух.

– Это ты про нашу королевну?
– тут же материализовался за моей спиной Семен Гузько.
– Так у народа бы спросила.

Я повернулась к нему и остолбенела на месте. Семен Гузько! Своей собственной песьей персоной стоял передо мной причесанный, отутюженный и даже благоухающий каким-то дорогим одеколоном. Даже рубашка застегнута на все пуговицы, даже засаленная жилетка, с которой он, похоже, не расставался половину жизни, отсутствовала. И брюки на коленях не вздувались пузырями. Неслыханно! И ботинки начищены. Невиданно! Метеорит, что ли, упал на нашу редакцию и так преобразил Семена Гузько? Странные метаморфозы, однако, могут произойти с людьми.

– Любуешься?
– ехидно спросил он, небрежно разглядывая меня.
– И нравится?

– А с чего это ты вдруг, Семен?
– спросила я.
– Что-то важное случилось?

– Случилось.
– Он довольно хмыкнул: - У меня роман, понятно? С нашей примадонной. Вот так, Леда.

– С примадонной...
– Я пыталась сообразить.
– Ты шутишь...

– Все сначала тоже так думали, - он горделиво выпятил грудь, - но Ирка никогда не церемонилась и при всех объявила, что мы станем любовниками.