– А мы какой народ!
– взывал мужичок.
– Мы - простой народ. Разве ж мы прочтем?

Фамилия мужичка была Тютин, а деревня называлась Тютино.

Присутствующие еще немного пообщались и потихоньку стали расходиться. Зойка исчезла одной из первых вместе с "индусом", перед тем объяснив Евгении, как добраться домой.

Евгения медленно шла по бесконечным, темным дворам... Сзади послышались шаги, и рядом проявилась внушительная фигура Голояна.

– Что вы делаете в Москве?
– спросил Голоян.

– Дела, - сказала Евгения.

Какое-то время они шли молча. Голоян был неуязвим и непроницаем, у Евгении было чувство, что рядом с ней не человек, а какой-то медный всадник, но она знала, что похожее чувство испытывает по отношению к ней и он.

– Парень неплохой, - сказал Голоян.
– Но слишком молод и не умеет рассчитывать свои силы.

– Да, - согласилась Евгения.

– Вам, наверное, интересно, зачем я занимаюсь всем этим бредом?

– Нет, - сказала Евгения.
– Мне это неинтересно.

– Иногда попадается что-то любопытное. Вот как вы, например.

Через узкий проход вышли на улицу. В этом месте улица была неприглядна, как будто продолжались дворы. У входа в пивной погребок стояли трое - два меланхоличных алкаша и уже знакомый Тютин из деревни Тютино. Тютин страстно говорил что-то, размахивая руками, наверное, все про ту же летающую тарелку, знаки и послание. Алкаши слушали его с сочувствием.

– Так было послание или нет?
– спросила Евгения.

– Не исключаю, - сказал Голоян.
– Только не нам с вами. Каждому послание приходит индивидуально. Если приходит, конечно. Какое нам с вами дело до чужих посланий?

Алкаши направились в погребок, Тютин заметил Голояна и Евгению.

– Эх! Страна Болгария!
– воскликнул он как-то даже надрывно.
– Эх!
– и отправился за остальными.

– Вас подвезти?
– спросил Голоян.

– Спасибо, - сказала Евгения.
– Я знаю дорогу.

Голоян выглядел неплохо, очень неплохо, но Евгения знала, что на самом деле он гораздо старше. Сквозь непроницаемую броню она чувствовала его усталость.

– Пусть Зоя Михайловна особенно не переживает, - сказал Голоян. Старуха все равно умерла бы через неделю. Если будет нужда, звоните, - и он назвал свой телефон.

– Вас же не интересуют чужие послания, - сказала Евгения.

– Кто знает, может именно ваше послание будет мне интересно.

Зойка вернулась во втором часу. Она тихо разулась в прихожей, прошлепала босиком на кухню, долго пила воду, а потом ушла к себе в комнату. Легла, не погасив свет, ворочалась, кашляла и даже разговаривала сама с собой. Потом она ненадолго затихла, но тут же за стеной раздались ее истошные крики. Когда Евгения вбежала в Зойкину комнату, Зойка сидела на кровати в ночной рубашке и все еще кричала. Косметику она не смыла, и по лицу ее текли черные слезы.

– Не могу! Не могу! Не могу! Мамочка моя! Ходит! Ходит! Смотрит!
– в отчаянии кричала Зойка, прижимая к груди пухлые кулачки.

...Она действительно отправила старуху на тот свет раньше отпущенного той земного срока. Несколько лет она добросовестно ухаживала за ней, покупала кефир, батоны, варила каши и терла овощи, стирала ее старушечье белье и мыла полы, короче, выполняла условия контракта. Характер же у старухи был пакостный, она изводила Зойку ворчанием и придирками и даже несколько раз грозилась изменить завещание, но Зойка терпела все. Когда старуха слегла, Зойка продолжала за ней ухаживать, мерила давление, ставила капельницы и только завещание спрятала подальше, а когда старуха его требовала - подсовывала ей, полуслепой, совсем другую бумагу, на которой та писала какие-то каракули. Вот какой характер был у старухи - совершенно невозможный. Зойка даже подальше унесла телефон, потому что как-то старуха вспомнила, что где-то у нее должны быть какие-то дальние родственники и, если уж кто и имеет право на ее квартиру, так это они. Зойка совсем замучилась, похудела, стала терять клиентов и в одно прекрасное утро - а утро действительно было прекрасным, - когда поняла, что старуха все равно долго не продержится, вместо лекарства, поддерживающего сердце, дала ей горошину аскорбиновой кислоты...

С этого и начались ее мучения, ее ночные кошмары. И хоть сделала она все, как надо, как научили ее женщины у церкви, как похоронила бы родная дочь, не было у нее после смерти старухи ни одной спокойной ночи.

– Дай мне денег, - сказала Евгения.

– С-коль-ко?
– спросила Зойка.

– Чем больше, тем лучше.

Зойка, продолжая всхлипывать, дотянулась до сумочки, вытряхнула все содержимое на постель, а потом достала из тумбочки какую-то замусоленную книжку, в которой тоже держала деньги, и добавила еще. Евгения пошла на кухню, налила в стакан холодного чая, положила рядом несколько твердых, старых сушек и увесистую пачку денег...

Успокоить Зойку не составило для нее большого труда, через несколько минут Зойка уже спала. Евгения тоже отправилась спать.

Наутро чай и сушки, понятное дело, были не тронуты, но деньги исчезли.

– Ничего, - сказала Евгения.
– Найдутся.

Несколько лет потом Зойка находила эти деньги - в сахарнице, банках с засохшим вареньем, старой обуви, вазонах с цветами - присыпанные землей. Но после "этого" старуха Зойку отпустила.

Наутро Зойка с умиротворенным и даже каким-то блаженным выражением лица пила кофе. Евгения думала о своем, а неизвестный никому и никому в Москве не нужный человек по фамилии Тютин спал за мусорным баком во дворе неподалеку от жэка.