– Ну а чтобы не обвинили в воровстве, - продолжил Шумов, - раз в полгода я вношу добровольный взнос в Фонд мира, который на наши денежки покупает танки и пушки и тем сохраняет мир во всем мире. А если, скажем, какая ревизия, а их сотни, и все кормятся, и всем подарки, то им под нос бумажка: так, мол, и так, ко всем прочим налогам, поборам и взяткам отец Анатолий лично подарил родине свои кровные рублики в размере пятнадцати тысяч... И никаких вопросов. Ревизоры получают "на лапу" и убираются восвояси... Сытые, довольные и нос в табаке!

Как выяснилось, при скромных размерах церкви (да и поселочек невелик) денег их приход собирает чуть ли не больше всех по Саратовской епархии, а причина здесь - в народной любви балаковских жителей к своему священнику.

Как проявлялась та любовь, я смог наблюдать. Тем более знал другой приход, в Осташкове, на Селигере, тоже Волга, самое ее начало, там и деревенька существует: Волгино Верховье... Так вот, из осташей редко кто рубль отнесет в церковь, а если появится у них тот рубль, то пропьют, а потом около прихода нахулиганят!

Знамениты они еще тем, что поляков в войну держали в монастыре Нилова Пустынь и не только охраняли, но потом и расстреливали неподалеку в Медном...

Потому и вырождение, никакой Бог их к себе не примет.

Ну а в первый мой визит мы посидели у Шумова в подвальчике, сумеречном и прохладном.

Тут же из бочек извлекалась закуска в виде пряно посоленной осетрины, тоже засоленного сома с нежнейшим розовым мясом... Огурчики, лучок, веточки укропа и прочая зелень поступали на стол прямо из своего огорода. Попадья, как я успел рассмотреть, чуть располневшая, как у нас говорят, дородная, с округлым светлым лицом, серыми блестящими глазами, быстро и бесшумно обслуживала нас, сама же не присела ни разу.

У нее пятеро детишек, хозяйство, огород, и за церковью надо присмотреть... Все это она крепко держит в своих руках. И насколько я смог увидеть, баба-то не просто цепкая, а прижимис-тая.

Шумов знал ее такую слабость и скрывал, когда отдавал деньги на помощь нуждающимся. Мы благополучно прикончили вторую по счету бутылку, которая проскочила особенно легко, и лишь тогда Шумов спросил, хитровато ухмыльнувшись, что же привело меня в церковь и кто я буду на самом деле.

Я немного удивился, но повторил и про себя, и про свою работу.

– Так ты что... взаправду сочинитель?

– Не похож?

Шумов рассмеялся:

– Извини, не хотел обидеть...

Пояснил простодушно, что в церкву к нему идут разные люди, просить денег... Кому на хлеб, а кому на билет или еще на что...

– На бутылку, - вставил я.

– Бывает, и на бутылку, - подтвердил он.
– А разве грех, если такая потребность аль болезнь? У тебя не случалось, - спросил Шумов, - чтобы остался без денег в чужом городе?.. Обокрали или отстал от поезда...

– Не дай бог, - сказал я суеверно.

– А идти-то надо в церкву, - поучал он.
– У нас и фондик такой специальный, для всяких несчастных... больных... Мы паспорта не спрашиваем. Дело в сострадании... Прости, но подумал, ты один из них!

– Один из них, - подтвердил я. И в общем-то не соврал.

– Ну, раз сочинитель...
– И, заглянув мне в глаза, крикнул попадье тащить бутылку.

– Третью ведь, - напомнил я, но не очень решительно.

– А мы по е-ди-ной!

Пошла горячая закуска: пельмени и грибки в сметане, ломти горячего осетра. Его здесь кромсают огромными кусками и подают не в тарелке и не на блюде, а в огромной миске, похожей на эмалированный тазик... Чтобы было, значит, много и стояло на видном месте, посреди стола... Дымится тот осетр, пышет в лицо рыбьим духом, и сочится и истекает горячим жиром на изломе, и приманивает нежными хрящами, такой весь панцирный, старинный, сказочный... Из царских прямо палат.

Тут лишь, после третьей, смогли неожиданно для себя выяснить, что служили мы с Шумовым в одной и той же воинской части, в славном городе Саратове, и даже в одно время: в пятьдесят третьем году. Он там был в особом, секретном, отделе. Но где-то в столовке мы, конечно, встречались...

Но вот откуда церковь взялась?

Он призадумался и, даже будто сам удивляясь, пояснил, что это такая история... Такая история...

И предложил выпить за нашу "боевую" молодость, ибо судьба его круто повернулась как раз во время службы в армии. Хотя нынешнее-то дело, которым он занялся, по-боевей прошлого будет!

А началось с телеграммы, в которой сообщалось, что умер у него родной дядя, священник, в одном из астраханских приходов, и поскольку наследников у него не было, предложили приход принять на себя племяннику, то есть Анатолию Шумову.

Он съездил, огляделся... Да и согласился. Но тут уж взяли в оборот его, да с тех пор и не оставляют...

Отовсюду, откуда можно, изгнали, и уехал он, бывший военнослужащий танковых войск, в Загорск, в Духовную академию...

Жаловаться не умел и не хотел. Но за рюмкой попенял на здешнюю власть в лице какой-то идеологической бабы, которая выперла его детишек из детского сада... Мол, дети работника культа будут дурно влиять на других детей.