Шрифт:
– Да, они как Лейли и Меджнун, - сказала Дильгуше.
– Ну, Лейли никогда так не мучила Меджнуна, как моя жена мучит меня. Ох, сколько месяцев я из-за нее терзался.
– Почему, мама, ты его так долго мучила?
– спросила Дильгуше с любопытством.
– Разве он тебе не нравился?
– Потому что отец мой не соглашался выдать меня за этого Мелика. До самой кончины своей его тревожила страсть Мелика к книгам.
– Кто же тогда двинул вперед свои войска, чтобы силой отнять Лейли у эмира?
– спросила Дильгуше, веселея.
И мать ответила уже совсем весело:
– Я сама отозвалась на тяжелые страдания черно кудрого Меджнуна, носившего тогда пояс с медной бляхой.
– Сколько же лет прошло с тех пор, жена?
– оживился Меликзаде.
– Прошел ровно сорок один год, Мелик.
Дильгуше посмотрела на Мехмана.
– Мама любит переводить разговор на воспоминания.
– А почему наша Зивер любит больше воспоминания, чем нынешнее? спросил профессор у Мехмана и сам же ответил: - Потому что она всегда читала увлекательные сказки и дастаны о любви.
– Да, слава аллаху, я не перелистывала никогда ни одну из тех книг, ответила Зивер-ханум и открыла дверь в соседнюю комнату. Все четыре стены уставлены были книжными шкафами. Видели вы когда-нибудь подобный океан книг? И все про законы...
– Жизнь без законов была бы сплошным хаосом.
– Профессор неожиданно для всех встал и хотел подойти к книжной полке. Но Зивер-ханум схватила больного за руку и удержала.
Разговор стал более спокойным. Дильгуше рассказывала о фабрике, Мехман о районе. Зивер-ханум подала еще по стакану чая. Она заботливо положила в стакан больного варенье и помешала ложечкой. Он проследил глазами за ее движениями и снова вспомнил.
– Всему виной старость, Зивер... Когда-то я носил форму гимназиста. Пояс с медной бляхой. Разве тогда я заводил речи о смерти?
– Но и тогда тебя нельзя было оторвать от книги, Мелик.
– Разве я был тебе. недостаточно предан, Зивер... Разве можно было оторвать меня от тебя? Но теперь уже резко дует ветер старости.
– "Ветер Старости"!
– повторила Дильгуше. Она старалась казаться веселой.
– Папа определенно хочет стать поэтом...
Профессор не позволил себя сбить.
– Девочка, как бы мы ни старались забыть этот не преложный закон смерти, он неизменим. Зивер-ханум обидела меня. Я никогда ни в Шувелянах, ни в каком-либо другом месте не вздрагивал от шума и шороха кустарника. Напротив, я шел туда, откуда доносился этот шорох.
– Если не пугался, то зачем ходил, Мелик?
– возразила жена.
– За виноградники я боялся, Зивер, за виноградные лозы. Хотел сберечь плоды труда своих рук. Если человек долгие дни, босой, неутомимо трудится на горячем песке, взращивая лозы, он не может спокойно спать, когда в саду раздается шорох.
Мехман взглянул на старинные стенные часы и стал прощаться.
– Я совсем заговорил тебя?
– спросил профессор.
– Но разве можно быть без спора, без обмена мнениями. Мысль человека неутомима, она рождает тысячи вопросов.
– Да, ваши слова мудры и поучительны...
– ответил Мехман. Он видел, как слаб профессор, и хотел поскорее уйти, чтобы дать больному отдохнуть. Но в глазах у того снова вспыхнули веселые искорки.
– Нет уж, не до такой степени... Нельзя принимать мои слова за абсолютную истину, за догму...
– Я пойду, профессор, уже поздно...
– Но папа так рад вам, - вмешалась Дильгуше, - Не уходите...
– Мама вернется с работы, будет меня ждать, - стал объяснять Мехман, словно извиняясь.
– Мне пора.
Он с уважением пожал руку учителю. Дильгуше накинула на плечи платок и проводила его до ворот.
– Заходите почаще, пока вы здесь, - сказала Дильгуше, слегка покраснев.
– Папа все эти годы так много говорил нам о вас, что...
– Я приду обязательно... Конечно, я приду...
Он вышел уже ив ворот, когда из темной глубины двора снова долетел до него голос:
– Мы будем ждать вас, Мехман.
35
Всю дорогу Мехману вспоминалось внимательное, ласковое обхождение Дильгуше. Он невольно ставил ее рядом с Зулейхой, сравнивал. И все яснее становилось ему, что Дильгуше стоит выше. Какой привлекательной и достойной уважения выглядела эта девушка-инженер с открытым добрым взглядом и славным лицом. "Интересно, любит ли Дильгуше кого-нибудь?.. С кем она намерена соединить свою жизнь?" Мехман представлял себе, каким счастливым будет тот, кто свяжет свою судьбу с нею. "Да любовь и счастье.... Женитьба... Как сложно, оказывается, создать настоящую семью!" Так думал Мехман, пробиваясь сквозь тесную веселую толпу, наводнявшую улицу. Он с отвращением вспомнил Шехла-ханум, такую искусственную, неискреннюю, хитрую, все это представление, которое они с Зулейхой затеяли из-за золотых часов. Ну Шехла-ханум - это еще понятно, но почему и Зулейха, его Зулейха, тоже смотрела с жадностью на эти злосчастные часы, чего-то не договаривала... Мехман ничего не подозревал - не было оснований, но интуитивно чувствовал, что за этой историей с часами кроется какая-то ложь.