Брюс отложил газету.

– Грегори был прав. Он хотел, чтобы игру отменили.

– И как бы это помогло?

– Тогда, возможно, Линда Фримен, стенографистка, проживающая на Эш Гарденс, 23, избегла бы своей участи.

– Если бы это не произошло на стадионе, - равнодушно заметила Банти, случилось бы где-нибудь еще.

– Это пораженчество.

– Это реализм.

– Фатализм. Можно было сказать... Ну ладно, все уже случилось. Что дальше, Лес? Всех взрослых мужчин выведут на поле и расстреляют?

Картер сказал:

– Когда видишь Хатчета, не знаешь, чего ждать.

Это звучало точно так, как чувствовал себя Ларкин: он уже вполне созрел для выходных.

– Кофе, Алан, - негромко попросил он и сунул тому деньги.
– Две чашки, крепкий и горячий.

Джесс застегнул молнию на куртке и вышел.

– Знаете, это просто смешно, - задумчиво заметил Брюс. Двадцать тысяч людей, орда журналистов плюс множество камер с телеобъективами, не говоря уже о девяноста полицейских - и этот безумец приходит и делает свое дело прямо у них под носом. Хотя это логично - в толпе всегда легче затеряться.

– Это произошло после игры, - заметил Ларкин.

– Да, а на что тогда рассчитывали? Я с самого начала считал это время самым опасным. Что случилось с девушкой, почему она осталась одна?

– Вероятно, поссорилась с приятелем. Ссора в перерыве, скажем, в буфете. И расставание навек. Он вернулся на место, но она больше не появлялась.

– Его подозревают?

– Он вышел, это проверили. Сразу после игры с тремя друзьями. Сначала пошли в закусочную, потом ещё три часа торчали в забегаловке.

– В то время как его подружку Линду кромсали на северной трибуне. Почему он не...

Банти, с застывшим взглядом и восковым лицом, осела на свой стул.

Ларкин поспешил вмешаться:

– Полиция действительно бессильна. Как можно бороться с подобным маньяком?

– Комендантским часом.

– Невозможно полностью закупорить город. В конце концов остается только ждать, что убийца сделает ошибку.

– Лес, что ты имеешь в виду?

Картер поднял глаза.

– Я имею в виду, что у нас ещё все впереди.

Разговорчивость матери погибшей девушки Ларкин поначалу принял за вполне понятную внутреннюю опустошенность. Была полночь, они сидели одни в очень аккуратно убранной комнате. Наверху отец Линды лежал в спасительном беспамятстве после укола успокоительного. Механические ответы миссис Фримен, словно отскакивали от стен в тщетной попытке найти выход.

– Мы уже сегодня поняли, что неправильно оценивали ситуацию. Боб - это мой муж - настроен на поход. Знаете, в мэрию или в полицию. Нужно же что-то делать.

– Вы думаете... что следовало бы сделать больше?

– Да уж, - вздохнула она.
– Почему никого не арестуют? Хотя бы в качестве предупреждения. Мы думали, с ней ничего не может случиться. Ведь с ней был Вик... Хороший мальчик. На будущий год они собирались пожениться. Они экономили, искали квартиру...

Джим беспомощно ждал, уставившись на изящные безделушки над камином.

– Двое моих подруг были там, - она скрестила пальцы, - и говорили об этом. Насчет петиции.

– Петиции?

– Да. Мы хотим попросить о защите. Думали, она вне опасности. Там ведь был Вик.

– Линда работала в "Шератон"?

– Очень хорошая фирма. Рождественская премия, выходные. Ей там так нравилось... Простите.

Два репортера из "Экспресса" и "Мэйла" и чрезмерно накрашенная дама с частного телеканала рвались в дом. Когда Ларкин услышал, как она им повторяет все то же ещё раз, он неожиданно все понял. По комнате разливалась удушливая траурная атмосфера. Он записал пару бессмысленных фраз и ушел.

Днем он вернулся. Подозрительная и язвительная соседка сказала, что мать Линды не может никого видеть. Если он из газеты, почему бы ему не написать что-нибудь, что наставит полицию на верный путь? Так в любом случае не может продолжаться, не для того порядочные горожане платят налоги и собирают взносы, и им есть что сказать. Не будет ли он так любезен закрыть за собой калитку?

В необычно тихой воскресным утром редакции Картер рассказал ему о состоянии останков Линды.

– Эти безумцы заставляют нас смотреть на Бог весть что, сказал он, содрогнувшись.