– Ты застудишься, - пробормотал Владимир Георгиевич.

– Мы быстро, - трепетным голосом прошептала она в ответ.
– Я чувствую, сейчас все быстро получится.

Зазвучали удары в дверь пещеры, глухо донесся голос бедного Димона:

– Ваше сиятель… то есть ваше высочество! Вы там?

– Да там! Там!
– крикнула в страшной ярости Катя.
– Жди!

Удары в дверь умолкли.

– Иди ко мне, любимый мой! Скорее!
– ухнул в уши Владимира Георгиевича страстный голос его бывшей жены.
– Представь, что я - ублиеттка.

Все и впрямь на сей раз произошло стремительно. И так, как еще никогда в жизни. Будто факелок вспыхнул и стремглав провалился в бездонную глубизну.

Некоторое время они лежали, вцепившись друг в друга так, будто ничто уже не сможет их расцепить. Потом она робко прошептала:

– Прости, мне дует в поясницу.

Он встал, торопливо застегнулся. Она тоже. Зубы у нее стучали не то от холода, не то от возбуждения. Пальто малость подпровалилось в дыру, словно ублиеттка принялась его всасывать в себя. Отец-основатель спас его, отряхнул, надел.

– Поджигай, - сказала Катя.

Он достал новый факелок, поджег его и, на сей раз чуть-чуть помедлив, бросил. Они снова прильнули щека к щеке над отверстием. Факелок пролетел положенное расстояние, но теперь не ударился о дно, рассыпаясь брызгами, а словно канул во что-то черное, исчез.

– Свершилось, - голосом, полным ужаса, промолвила Катя.

– Что за черт!
– пробормотал Владимир Георгиевич в недоумении.
– Ну-ка, еще разок!

Он взял еще один горючий карандаш, поджег его и бросил в скважину. Повторилось то, что бывало обычно: факелок ударился о дно, брызнул искрами и остался лежать там и ярко гореть.

– Опять закрылась, - сказала Катя.
– Теперь мы знаем, что нужно делать, чтобы ее открывать. Мы нашли ключ к ублиеттке, ты хоть понимаешь это?

– Нет. Надо повторить опыт, - отвечал Владимир Георгиевич, стараясь взять себя в руки.

– Завтра, - улыбнулась Катя, продолжая дрожать.

Владимир Георгиевич встал, распрямился, упершись теменем в потолок пещеры. Расправил плечи, приятно хрустнув лопатками. Катя тем временем ниже склонила лицо к ублиеттке.

– Мы разгадали тебя, ты теперь - наша, - произнесла она.

В следующую секунду откуда-то оттуда, из черной глубизны, поднялся жуткий, утробный, рыдающий стон:

– О-о-о-о-о-о-о-о-о!..

Это не было эхо. Это был чей-то чужой стон. Сама бездна стонала, отвечая на дерзкие слова Кати.

Княгиня Жаворонкова мгновенно вскочила на ноги, впилась ногтями в локоть Владимира Георгиевича.

– Что это было?

– Не знаю… - пробормотал отец-основатель.
– Пойдем отсюда, пожалуй…

Он торопливо схватил край деревянной крышки и накрыл стонущую, раздразненную ублиеттку. В спешке чуть не забыл фонарик. Когда подошли к двери, почувствовал, как дрожат пальцы. Еле попал ключом в скважину.

– Ну, слава Богу, - сказал телохранитель Дима, увидев выходящих из пещеры.

– У меня коленки подкашиваются, - прошептала Катя, всем существом своим наваливаясь на локоть отца-основателя.
– У нас получилось, влагере! У нас получилось, ты понимаешь это? Мы открыли ее. Она есть. Она наша.

– Да… да… - отвечал Владимир Георгиевич, не зная, что и говорить ей. Теперь он прекрасно осознавал, что факелок был бракованный и, прогорев сколько-то, попросту потух. Но этот стон… Ему он пока не мог подыскать объяснения.

– Милый!
– продолжала Катя, и он поневоле оглядывался, не слышит ли телохранитель. Но нет, он шел на достаточном удалении.
– Милый! Теперь ты понимаешь, как я люблю тебя? Между нами нерушимые узы. Ты понимаешь? Мы с тобой единое существо, как бы ни бросала нас жизнь. И вот тебе теперь мое слово. Ты сейчас скажешь Марине, что передумал на ней жениться.

– Да ты что! Опомнись, что ты говоришь!

– Да ведь ты не любишь ее.

– Нет, люблю. И ее, и тебя. Я не могу отказать ей. Ведь ты же не собираешься разводиться со своим Лешкой.

– На Лешке все держится. А что держится на Марине? Я хочу, чтобы ты был только мой. Слышишь? Только мой!

– До чего же ты похожа на своего Лешку.

– В смысле?..

– Тебе всего мало. Надо, чтобы все было без дна. Вот ваш смысл. Тебе мало, что я при тебе и я твой тайный любовник. Надо, чтобы я целиком принадлежал тебе. Вот ваш общий смысл.

– Я сегодня же уеду отсюда ко всем чертям, если ты не скажешь ей, что не женишься.

– Да что за ненасытность такая! Хорошо же, я скажу.