Владимир Георгиевич и ее обнял за плечи другой рукою. Он стоял среди двух прекрасных женщин, одна из которых была его бывшей женой, а сегодня ночью стала тайной любовницей, вторая - невестой. Обе были красавицы, причем Марина хороша еще тем, что на десять лет моложе Кати. Владимир Георгиевич мог гордиться как мужчина.

– А теперь представьте, - сказал он, - как вырастут башни и стены, как вознесется выше всех величественный донжон, как будет вырыт ров, в который вольются воды Волчицы и по этим водам станут плавать лебеди, как от дворца к Надвратной башне через ров перекинется изящный мост.

– Да-а… - мечтательно промолвила Марина.

– Даже не верится, что здесь, в средней полосе России, когда-нибудь вырастет средневековый замок, - сказала Катя.

– И вы будете его владелицей, - сказала Марина, подчеркивая свое дружелюбие по отношению к бывшей жене своего жениха.

– Мы, - возразила княгиня столь же дружелюбно.

«Кто богат, тот и рогат», - сверкнул в голове у отца-настоятеля каламбур, и он весело рассмеялся.

И вот теперь, за час до заката, они снова сидели на этом балконе, но только теперь вдвоем - он и Катя. Марину все-таки увели от жениха по делам предстоящей свадьбы: какие-то там очередные примерки. Владимир Георгиевич пришел сообщить княгине о пополнении.

– Поздравляю вас, ваше высочество, - сказал он.
– В то время как население России стремительно сокращается, наше население растет. К нам приехали трое новичков - двое мужчин и одна девушка, а у Карповых родился сын. Это уже двенадцатый ребенок, родившийся в пределах княжества.

– Это радует, - отвечала княгиня.
– Не желаешь посидеть со мной на балконе и попить чаю с ликером?

Слуга Виталик поставил для них на балконе столик, плетеные кресла, накрыл столик приборами, принес кофе, ликер, яичное печенье и зефир, вечно любимый Катей. А ликером угодил отцу-настоятелю - Владимир Георгиевич очень ценил бехеровский, еще с тех времен «застоя», когда он свободно продавался в Москве. А теперь его днем с огнем не сыщешь.

– Итак, - сказала княгиня, - сколько же у нас отныне всего жителей?

– На тридцать первое декабря прошлого года, - стал рапортовать Ревякин, - население княжества насчитывало триста семьдесят девять человек. На сегодня, двадцать пятое апреля тысяча девятьсот девяносто седьмого года, оно составляет триста девяносто семь человек, из которых двести шестьдесят женщин и только сто тридцать семь мужчин. Неслыханное процентное соотношение: шестьдесят пять на тридцать пять. Мужчин почти вдвое меньше, чем женщин. Такого нет ни в одном государстве мира. Зато рождаемость у нас в шесть раз превосходит смертность: при родившихся двенадцати только двое скончавшихся. Это лучший показатель в мире. Кроме того, я подсчитал, мы держим первенство во всем мире по количеству жителей, имеющих высшее образование, знающих иностранные языки, умеющих играть на музыкальных инструментах.

– А по количеству моржей нас никто никогда не догонит, - добавила Катя.

– Это так, - вздохнул Владимир Георгиевич.
– Но что делать с соотношением мужчин и женщин? Придется в скором времени разрешать многоженство, гаремы.

– Не думаю, - возразила Катя.
– Лучше завезти мужчин откуда-нибудь. Хороших мужчин из неблагополучного региона планеты. Сербов, к примеру. Приднестровцев. Моряков из Севастополя.

– Тогда уж и Черноморский флот перевести по Волге в Волчицу и разместить под Ярилиной горкой, - сказал отец-основатель.

– Это блестящая мысль!
– улыбнулась княгиня.
– Все, что стало не нужно России, все забрать сюда, в наше княжество. И отсюда начать великое возрождение.

– Не мешало бы и иракскую нефть, - добавил Ревякин.

– И Саддама!
– мечтательно закатила глаза княгиня.
– Красивый мужик!

– Ну уж нет, - возразил Ревякин.
– Как отец-настоятель, я решительно против такого риска.

– Боишься?

– Глазом не успеем моргнуть, как тут будет флот США и всего мирового сообщества. Разбомбят за милую душу.

– Ладно, без Саддама, - вздохнула Екатерина Петровна.

Под ними расстилалось зрелище строительства - огромные кольца башенных фундаментов, соединенные друг с другом основаниями стен, и впрямь напоминали издалека громадный кастет. За поприщем замка лежало поле, потом чернел лес. Закат играл в черных ветвях деревьев медными нитями, точно так же, как в волосах Кати.

– Красиво у нас тут, - сказала Катя.
– Этот закат, этот огромный фундамент, как призрак будущего замка.

– Надо предложить князю назвать замок Моррисвиль, - отозвался Владимир Георгиевич, любуясь лицом Кати, ее точеным профилем.
– Для туризма - прекрасно.

– Нет, Лешка отменно придумал - замок Алуэтт, - возразила княгиня.
– И красиво, и соответствует.

– А мне не нравится.

– Во всяком случае, лучше, чем Моррисвиль.

– Самое первое название - Теткин - было и просто, и хорошо, без выпендрежа. Нет, в его высочестве взыграла галломания, вспомнились времена, прожитые в Парижике.

– Во сколько сегодня закат?

– В двадцать пятьдесят три.

– Пойдем.
– Катя встала со своего кресла, взяла Владимира Георгиевича за руку.