–  Ну и как? Не спихнут их немцы?

–  По-моему, нет. Если бы мы, по их п-прогнозам, в сорок первом п-подняли лапки, то еще воп-прос, кто и где бы сейчас высаживался: англичане - во Франции или немцы - в Англии? Но поскольку мы тогда лап-пок не подняли, то теперь, по-моему, их уже не сп-пнхиут. Чего усмехаешься?

–  Вспомнил, как сам вчера спорил на ту же тему.

–  С кем?

–  С одним братом писателем, к чьим прелестям слога вы с редактором оба неравнодушны.

Гурский прищурился, секунду подумал и назвал имя. Лопатин кивнул.

–  А ты, оказывается, все-таки завистлив, - сказал Гурский.
– И я знаю п-почему. У тебя не хватает вооб-бражения даже на заголовки. Рожаешь в муках какую-то скукоту, "Ночь как ночь". А он к твоей ночи завернул бы такой эпитет, что редактор зак-качался бы от вост-торга...

–  Я в глубине души всегда был завистлив, - сказал Лопатин.
– Мне всегда казалось, что если я что-то знаю намного лучше, чем кто-то другой, то я должен и написать лучше, чем он. А это далеко не всегда получается. И в этом и состоит та обидная для нас, людей средних способностей, высшая несправедливость, которую имеем в виду, когда говорим про кого-то: талант есть талант! Сами про себя думаем, что мы и правильней, и умней его, и лучше, чем он, воспользовались бы таким божьим даром, а все же говорим "талант есть талант" не про себя, а про него.

–  Если ждешь возражений, то их не будет, все п-правильно. Хотя мне тебя нисколько не жаль, несмотря на твои средние, по твоему мнению, сп-пособности.

Лопатин усмехнулся. Ему тоже не было жаль себя, ни сейчас, ни раньше. Во всяком случае, с тех пор, как - к годам тридцати с хвостиком - он определил для себя меру своих способностей и понял, что может и чего не может. Наверно, это и есть знать себе цену.

–  Вот что делает с людьми длительное затишье на всех фронтах, - сказал Гурский.
– Начинаем заниматься самоанализом, который эк-кономней было бы отложить до конца войны. А шляпу я бы на твоем месте не над-девал. Мне она идет, а тебе - нет!

–  А вот моей дочери, представь себе, нравится.
– сказал Лопатин и, надев шляпу, позвонил домой: - Я иду. Выходи.

–  Подожди минуточку.
– Нина несколько секунд невнятно говорила с кем-то, очевидно прикрыв рукой трубку, и потом звонко крикнула: - Я тоже прямо сейчас бегу навстречу.

–  Смотрите, не оп-поздайте к обеду, мама этого не п-по-терпит, повторил Гурский.

9

Лопатин шел навстречу дочери по Малой Дмитровке и думал: с кем же она там говорила, прикрыв ладошкой трубку, кто мог забрести к ним в этот последний день?

Уже пересекая Пушкинскую площадь, он увидел быстро шагавшую Нину и рядом с нею Велихова - не того, в халате и тапочках, а одетого по всей форме - в новенькой фуражке и при орденах. И прежде чем они его заметили, подумал, что бесполезно лгать самому себе: да, ему и странно, и немножко страшно видеть их вместе - Велихова, перетянутого полевыми ремнями, с пистолетом на одном боку и планшеткой на другом, и дочь, скуластенькую, с неизвестно когда успевшими выгореть до соломенного цвета коротко остриженными волосами, широкоплечую, длинноногую, почти вровень с ним, но все равно такую же девчонку...

Они не держали друг друга под руку, но шли тесно, рядом, и по оживленному лицу дочери Лопатин почувствовал, как она довольна тем, что идет по Москве, как большая, вместе со взрослым человеком, офицером, на ордена и золотую звездочку которого оглядываются прохожие.

–  Здравия желаю, товарищ майор, - останавливаясь перед Лопатиным, сказал Велихов, и, хотя при этом улыбнулся, щека у него болезненно дернулась, и Лопатин подумал, что Нина, наверное, слишком быстро тащила его навстречу отцу. Велихов был без палки, но, с тех пор как он ходил, опираясь на нее, прошла всего неделя.

–  Здравствуйте, товарищ капитан! Виноват, майор!
– поправился Лопатин. На погонах Велихова вместо четырех капитанских звездочек была одна майорская.
– Когда это вы успели?

–  Вчера получил документы о присвоении и назначение заместителем командира полка. Через час отбываю - поездом. Вещи оставил в камере хранения на Белорусском вокзале, а сам - к вам.

–  Молодец, что зашли. Тем более еще и военную тайну выдали - где вас искать. С Белорусского вокзала, надо полагать, по направлению к Белоруссии движутся?

–  Надо думать так, - весело сказал Велихов.

–  А раз так, то зайдем к нам и выпьем посошок на дорогу, если мне дочь разрешит. Авось когда-нибудь и я двинусь по вашим стопам.

–  Спасибо, Василий Николаевич, но я вас провожу до дому и - прямо на метро. Мое время уже вышло.

–  Я Михаилу, когда он пришел и сказал, что уезжает на фронт, сразу предложила выпить рюмку на дорогу. Но он чего-то застеснялся...

–  Я не застеснялся, а вы сказали, что вы со мной не будете. А что же я одни...