Антон появился перед отправлением, в обеих руках нес яблоки.

– А как с телеграммами?

– Пока нет.

5

За обедом Марина и Антон снова говорили о субботних вылазках за город. Как бывает, разговор малознакомых людей касался одной счастливо найденной темы.

– ...Глаза страшатся, а руки делают! Как подумаешь: в пятницу собрать детей, спальные мешки! Все эти котелки, поводки, ошейники...
– Круглая большая оправа делала ее лицо моложе. Из-за чуть затемненных стекол следили внимательные глаза.
– Оторопь берет! Отправила бы одних, сама бы до понедельника с тахты не вставала... Но приедешь к реке - тишина, птицы. До утра сидим, стихи читаем, смотрим на костер. Тем не менее все высыпаемся!..

– Понимаю.

– И всю неделю - ожидание поездки, - она улыбнулась.
– Помните, у Вероники Тушновой: "Счастье - что оно? Та же птица: упустишь - и не поймаешь. А в клетке ему томиться тоже ведь не годится, трудно с ним..."

– Цветов много в Сумах?

– Очень. У гостиницы в Москве гладиолусы, настурции... Но у нас больше. Аромат на весь город.

Денисов смотрел в окно. За Тамбовом в направлении Рады тянулся смешанный лес. Поезд перерезал овраг. По обоим склонам строго вверх росли деревья.

– Стоит ли ехать на Каспий?
– Он с трудом оторвался от прочерченных ими вертикалей.
– Если так хорошо дома?

Наискосок, через два столика, снова сидел Ратц, скучный, похожий на высохший глиняный сосуд. Одинаково тусклый свет исходил от его нержавеющих металлических зубов и потухших голубоватых глаз.

– Поездки кончились, - Марина отодвинула прибор.
– Распалась компания.

– Поссорились?

– И не ссорились. На работе встречаемся, разговариваем. Распалась, и все. Теперь каждый по себе.

В конце обеда появился Вохмянин с толстой общей тетрадью. По просьбе Денисова Шалимов подобрал купе, где завлабораторией мог готовиться к симпозиуму.

Антон продолжал прерванный разговор, Денисов снова ему позавидовал: сам он был скован, боялся что-нибудь упустить. Как будто день и ночь все играл одну и ту же сложную турнирную партию...

– ...Он увлекается магнитофонами...
– сказала Марина.

Денисов понял: Антон спросил о муже.

– Сколько их перебывало! То что-то не отрегулировано, не доведено. То меньше, чем хотелось, ватт на выходе. Разъем двухштамповый вместо одноштампового...

Антон кивал.

– ...Он способный, талантливый. Недавно вернулся из командировки в Италию. Евгений переживал, когда так получилось с компанией, - Марина поправила очки.
– Мужчины наши - друзья по институту, все с одного выпуска, "мушкетеры". Только жены перезнакомились...
– Она обернулась к Денисову: - Как по - вашему? Меня еще будут тревожить?

За стеклами мелькнуло беспокойство.

– Насчет Голея?

– Придется приезжать, давать показания? По существу, я ничего не знаю!

Денисову показалось: она сейчас расплачется.

– Закон есть закон.

– Я хочу быть объективной. Не было в купе ничего, кроме этой стычки Голея с Ратцем.

– Так вы считаете?

Тот же закон, однако, запрещал Денисову настаивать. Беседа со свидетелем за столиком купе, в вагоне-ресторане даже по поводу только что совершенного преступления оставалась беседой, а допрос - допросом, процессуальным действием со взаимными обязанностями, правами, протоколом.

– Голей что-то сказал...

– А Ратц?

– Может, у них старые счеты? Ратц побледнел. Слово "война" я определенно слышала.

Денисов помолчал.

– Но вначале было все мирно?

– Вполне.

– Если бы они были знакомы раньше, вы бы заметили?

– Конечно!

– Еще вопрос. Кто открыл шампанское?

– Может, Игорь Николаевич? Голей, я знаю, проткнул пробку, чтобы не выбило.

– Странно.

– Мне это было тоже в новинку. Ратц дал свой ножик.

– У него был нож?
– спросил Антон.

– Он не сказал?
– Марина удивилась.

Из раздаточной показался Феликс. От Денисова не укрылось: официант-разносчик вздрогнул, увидев обоих сотрудников милиции.

– Вы спрашивали еще о сторублевых купюрах... Я не видела их, - она словно спешила снять с себя подозрения.
– На вокзале он не расплачивался в моем присутствии!

Ее слова навели Денисова на мысль.

"А ведь такой свидетель есть!
– вспомнил он.
– Шпак! Житель Кагана... Он стоял у кассы позади Голея, мог видеть сторублевку! А то и все восемь тысяч!"