Эх, одна голова — хорошо, а две полголовы — хоть выбрось, до того после нового чародейства разболелись. Потемнело у меня в глазах, всякий интерес к побегу пропал — какая разница, где помирать, лишь бы в покое оставили.

Куда там в покое! Замычало сверху жалобно, копытом переступило. Алена мою голову к себе на колени перетянула, по волосам гладит:

— Ну Сема, ну постарайся… ты же можешь… давай еще разочек!

Накатилась на меня тьма с новой силой, землей могильной грудь сдавило, едва вдохнуть сумел, и то когда Алена, перепугавшись, что есть мочи тряхнула.

Слышим, выругали крепко меня и мою матушку вместе с бабкой покойной, зазвенел Соловей отмычками, поднял решетку:

— Не сыскал я лесенки, вот вам веревка с узлами. Да потише там, стража при выходе караул несет!

Тормошат меня друзья:

— Сема, вставай, выбираться надобно, пока тревогу не подняли!

— Куда вставать-то? Я и так стою, это вы по стенке ходите…

— Лезь, искусница, — говорит Муромец, — а я Сему прихвачу.

Алене повторять не надо, белкой юркой вверх по узлам шмыгнула. Поди, на дуб с той же сноровкой карабкалась. Муромец меня через плечо перекинул и вслед полез.

Наверху Соловей нас поджидает, веревку к столбу пыточному привязал и руками для верности придерживает. Все поглядывает, как бы рогами развесистыми в решетке поднятой не запутаться.

— Я вот думаю, — говорит, — ежели Сему вдругорядь по голове садануть — он в прежний ум войдет или вконец околеет?

Повел я на него оком мутным — отвалились рога вместе с волосами, только чуб казацкий в середке остался. Видит Соловей, что с меня взятки гладки — не в себе человек, лучше не трогать, а то как бы вовсе голову не снял.

Поставил меня Муромец на ноги, к стенке прислонил. Ничего, терпимо, не падаю. Вдоль коридора застенки пустые тянутся, где решетки, где дверь глухая. Соловей для интересу одну отпер — обрадовался. Лежит там на полу куча оружия, добыча военная, а сверху мой кладенец в ножнах. Пошарили Семы тихонечко — сыскали булаву и суму воровскую с ножами. Теперь и прорываться можно.

При выходе два стражника караул несут, позевывают бдительно. Увидали нас — попятились. Впереди Муромец несется, булавой потрясает, за ним Соловей — чуб и щетина трехдневная, позади Алена едва одетая, на нее я опираюсь, вся одежа в крови засохшей. Не поспели стражники разбежаться, изловил Муромец их за вороты и друг к дружке лбами приложил. Оттащил к яме, сбросил — будет кому ответ держать, ежели Вахрамей припожалует.

На дворе уж светать начинает, птицы голоса пробуют. Коротка вешняя ночь, да беглецам любой мало будет. Где бегом, где ползком — добрались до конюшни. Конюху Муромец только булаву пудовую показал — тот так без чувств и повалился. В углу солома заворошилась, Волчок вылазит, отряхивается:

— Что-то припозднились вы, я уж сам хотел бежать-выручать!

— Набегаешься еще, герой!

Оседлали друзья коней, из конюшни вывели. На меня же страшилище двухголовое мчится, шестью ногами перебирает, тремя хвостами машет. Не забоялся я, взял кладенец на изготовку, спрашиваю:

— А ты кто таков будешь, зверь невиданный, чудище неслыханное? Куда коня моего богатырского подевал?

Отвечает мне зверь невиданный, чудище неслыханное:

— Ты что, хозяин, окосел аль белены объелся?! Я ж и есть конь твой богатырский! Садись скорей да поскачем вон из царства навьего!

Сверху доносится:

— Своих уже не узнает! Не к добру!!! Кончается, поди! Кар-р-р, кар-р-р!

Поднял я голову — все небо в воронах. Бр-р-р… Помотал головой — давай на коня садиться. Сивка мордой меня подпихивает, бранится:

— Хвост-то отпусти, он не для поводьев привешен! Вот уж горе мне с тобой, во хмелю и то задом наперед не садился, со стоячего не падал!

Алена помочь вызвалась, подсадила и сама за спиной уселась, поводья взяла:

— Свезешь двоих, конь говорливый?

— Свезу, как не свезти — с четырьмя рысью иду, под десятью не падаю! Можешь еще Семин осот в тулупе позади пристроить, он легонький!

Вывели мы коней за ворота, подхлестнули для задора и помчали во весь лошадиный скок, конскую прыть.

Чуют кони беду, из кожи вон лезут, оглянуться не успели — места обжитые минули, прямая дорога к горе заветной протянулась. В чистом поле ветер разгулялся, траву клонит, вслед улюлюкает. Ворон над нами кружит, погоню высматривает. Куст рукавами машет разудало, я попеременно то влево, то вправо сползаю; хорошо, Алена начеку, не дает упасть.

Обдуло меня ветерком — вроде оклемался, сам поводья подобрал. Хотел Соловью чуб исправить, да тот отказался:

— Привык я к нему, да и голове посвободней. Ты мне лучше усы в пару отпусти.