В детстве мои милые юные друзья как-то прознали про это и несколько раз запирали меня в комнате вместе со школьным котом. Позже, минут через двадцать, меня выпускали - к тому времени я уже превращалась в желеподобную истеричную медузу. Это было то единственное уязвимое место, к которому Чарльз, даже находясь в экстазе своих дурацких мальчишеских выходок, никогда не прикасался. Сам он от подобного недуга ничуть не страдает, однако достаточно близок мне, чтобы знать о нем.

Я улыбнулась:

– Нет, я не наступила на нее, и никто не наступил. Да и заметила я ее, лишь когда она уже выходила из комнаты. Она выскочила из-за занавесок, запрыгнула на постель рядом с Хэрриет, и та принялась ее гладить. Она была там не все время, иначе я бы раньше почувствовала, что дурею, и наверняка догадалась бы в чем дело. Тогда я смекнула, что в комнате есть еще одна дверь, которую я не заметила. Впрочем, для помещения подобных размеров это вполне понятно.

Он ничего не сказал. Я же принялась в очередной раз просматривать письмо:

– А кто такой Хэмфри Форд?

– Кто? А, в письме... Ученый-востоковед, заслуженный профессор в отставке. Сейчас глубокий старик, а когда-то был другом моего деда, моего, заметь, деда, а не твоего. "Совсем сдал", - вот, пожалуй, самое подходящее выражение. Обычно он читал вступительную лекцию на курсе, а потом потихоньку удирал в Саудовскую Аравию, в своего рода непрекращающийся творческий отпуск. Слава Аллаху, это было еще до того, как я поступил в университет; но он и потом продолжал крутиться вокруг нас, пару раз приглашал меня на завтрак, а потом изредка даже узнавал на улице. Милый добрый старикан.

– А почему ты сам не написал ей о своем приезде?

– Я не знал точно, когда окажусь здесь, и решил подождать приезда в Бейрут.

– А что это за Самсон, о котором она упоминает? Это тоже кот?

– Пес. Тибетский терьер. Она обзавелась им, когда в последний раз была дома, в Англии. Раньше он принадлежал одному из кузенов Бойда, а когда тот умер, она прибрала его к рукам и привезла сюда в качестве пары для Далилы. Первоначально его звали By или Пу, что-то в этом роде, тоже по-тибетски, но она заменила его имя на Самсон. Угадай, почему?

– Слишком замысловато для меня.
– Я вернула ему письмо.
– Собак я так и не увидела - их запирают и выпускают только на ночь. Лесман сказал, будто они очень опасны.

– Если Самсон невзлюбил его, то он не столько о тебе, сколько о самом себе заботился.

Чарльз сложил письмо и убрал его в карман. У меня сложилось впечатление, что он складывает фразы как-то наобум.

– Насколько я помню, это всегда была маленькая жестокая тварь, делавшая исключение только для членов нашей семи. Впрочем, тебя бы никто из них не тронул: ты разве не слышала про некий общий тембр голоса, запах или что-то там еще, присущее только нашему семейству, по которому они всегда узнают любого из нас, даже если прежде никогда в глаза не видывали?

– Правда?
– Я обхватила колени ладонями и откинулась назад, подставив лицо солнцу.
– Знаешь, Чарльз, а ведь это письмо может сработать в обоих направлениях... Если она при встрече со мной уже забыла о том, что сама же написала, то вполне возможно, не помнит и про свой запрет на твой приезд. Улавливаешь, что я имею в виду? В любом случае, я уже упоминала тебе об этом, Лесман обещал поговорить с ней, и если он действительно честный человек, то так оно и будет. Если же нет, то есть если она помнит про свое приглашение, то он попросту не осмелится показать тебе от ворот поворот. Да мне и не показалось, что он собирался так поступить, более того, он говорил, что постарается связаться с тобой. В таком случае ты просто покажешь ему письмо Хэрриет и заставишь его пропустить тебя.

– Пожалуй так, - согласился Чарльз, хотя голос у него был какой-то отсутствующий и все свое внимание он, похоже, сосредоточил на раскуривании очередной сигареты.

– Слушай, а почему бы нам обоим прямо сейчас не заявиться туда - ведь я же и вправду застряла здесь и просто должна вернуться. Мы можем показать Лесману это письмо и сделать так, чтобы ты сегодня же вечером протаранил себе дорогу к бабке. Едва ли ему удастся остановить тебя, раз уж ты добрался до самого порога... Чарльз, да ты вообще-то слушаешь, что я тебе говорю?

Мне показалось, что он не слушает. Взгляд его был устремлен совсем в другую сторону - туда, где в прозрачном отдалении за долиной виднелся дворец.

– А ну-ка, посмотри...

Поначалу я не увидела ничего, кроме рассыпающихся развалин, погруженных в жаркий полуденный зной. Застывший на месте слепящий каменный силуэт, испещренный диким узором темнеющих трещин, зелень деревьев, чуть посеребренных отдаленной дымкой. Облака неподвижно замерли, и не чувствовалось ни малейшего дуновения ветерка, способного сдвинуть их с места. Ни звука.