Я запнулась. Луч высветил еще одно имя: "ЭРНИ".

– Чарльз!

– Вот оно что. Я прекрасно помню Эрни.

– Ну хватит!
– рассердилась я.
– Ради Бога, будь серьезнее. Ты прекрасно знаешь, что двоюродный дедушка Эрнест...

– Нет, нет, - собака. Это была одна из спаниелей короля Чарльза, которого она привезла с собой, когда впервые поселилась здесь. Что же это ты, не помнишь Эрни? Она всегда говорила, что назвала его в честь дедушки Эрнеста, поскольку он тоже был равнодушен ко всему, кроме еды.
– Голос у него был скорее отсутствующий, словно он напряженно думал о чем-то своем, и это "что-то" не имело никакого отношения к тому, о чем он сейчас говорил.

Луч фонаря продолжал перемещаться.

– Разве ты не поняла, что это собачье кладбище? НЕЛ, МЕНУЭТ, ДЖЭМИ, опять спаниели... ХАЙДЕР, ЛАЛУК, имена звучат по-восточному... А вот и она ДАЛИЛА... Увы, бедная Далила. Такова жизнь.

– Им не удалось его вылечить.

– Кого?

– Самсона. Лесман сказал, что он подох в прошлом месяце. Слушай, мы так всю ночь и проведем на собачьем кладбище? Что ты ищешь?

Луч фонарика скользил по стене, но высвечивал лишь стебли вьющихся растений, да какие-то мертвенно-бледные цветы.

– Ничего, - отозвался Чарльз.

– Ну так пошли отсюда.

– Иду, моя радость - моя сладость.
– Он щелкнул фонариком и отодвинул в сторону охапку ветвей, пропуская меня вперед.
– А там, похоже, соловей заливается перед своей соловушкой? Черт бы побрал эти розы - свитер у меня сейчас, наверное, похож на спину яка.

– Хотелось бы знать, что подпитывает твой романтизм?

– Скажу когда-нибудь. Ну как, одолеешь это?

"Это" означало мостик. Слабый лунный свет, отражавшийся от поверхности воды, делал зияющую брешь особенно заметной; на самом же деле она оказалась не более полутора метров в длину. Чарльз прыгнул первым - совсем легко - и поддержал меня, когда я последовала за ним. Вскоре, держась за его руку, я осторожно сошла с мостика на каменистую поверхность острова.

Он был совсем крохотный, в сущности, представлял собой художественно оформленное нагромождение камней, среди которых росли чахлые деревца и кусты, давно одичавшие, однако призванные привлекать взгляд к рощице тенистых деревьев (название которых я не могла определить), нависавших над беседкой. Как я уже говорила, это был небольшой летний павильон, округлое сооружение со стройными колоннами, которые поддерживали позолоченный купол. За дверями начинался сводчатый проход, а по бокам между колоннами располагались узорчатые каменные решетки, сквозь которые внутрь падал лунный свет, образовывавший на полу фантастические узоры.

От берега к беседке вела широкая лестница с потертыми ступенями, а половину дверного проема загораживали перепутанные стебли вьющихся растений, затенявшие интерьер. Кузен отпустил мою руку, раздвинул заросли и посветил фонариком. Откуда-то взметнулись два голубя, которые с громким хлопаньем крыльев метнулись к выходу, заставив Чарльза присесть и пригнуть голову. Он вошел в беседку.

Помещение оказалось пустым. В центре его располагался небольшой шестигранный бассейн, в котором, очевидно, некогда журчал фонтан. Какая-то крупная зеленая рыбина жадно хватала ртом воздух, рассекая телом поверхность мертвой воды, почти не отражавшей света фонаря. С обеих сторон, вдоль боковых стен, полукругом стояли широкие кушетки, на которых сейчас вместо подушек лежали засохшие ветки и белели пятна птичьего помета. Стена напротив входа не имела ни окон, ни иных проемов и была во всю свою ширину покрыта нарисованной на ней картиной.

Сюжет был выдержан не столько в арабских, сколько в персидских мотивах, поскольку изображал фруктовые деревья, цветы, людей, разодетых в богатые синие и зеленые наряды, и нечто похожее на леопарда, преследующего по золотому полю убегающую газель. Я предположила, что при дневном свете картина, как и все остальное в беседке, окажется блеклой и грязной, однако сейчас, в подрагивающем желтом свете фонарика, она казалась весьма привлекательной и даже чарующей.

Все изображение состояло из трех панелей и представляло собой своеобразный триптих, разделенный на части нарисованными стволами деревьев, подчеркнуто прямых и симметричных, которые словно являлись продолжением колонн, обрамлявших картину с обеих сторон. Сбоку на центральной панели по стволу дерева тянулась вертикальная темная полоса.

– Сюда мы и пойдем, - проговорил Чарльз, приближаясь к стене.

– Ты хочешь сказать, что это дверь?

Он не ответил и лишь медленно поводил лучом фонарика по картине, ощупывая свободной рукой освещаемые участки стены, изредка поглаживая и постукивая по камню. Вскоре он удовлетворенно захмыкал. Примерно на середине нарисованного апельсинового, дерева часть листвы словно отделилась, прижавшись к ладони кузена - это было какое-то дверное устройство. Он повернул его и потянул на себя. Разрисованная панель тихо повернулась на хорошо смазанных петлях, открывая зияющую черную пустоту.

Я почувствовала, как учащенно забилось мое сердце. Потайная дверь не может не вызывать возбуждения, а уж в такой обстановке...

– Интересно, куда она ведет?..
– спросила я и тут же умолкла, заметив характерный жест Чарльза и резкий тычок пальцем вниз.

Шепотом, который от внезапно нахлынувшего волнения готов был перейти в сдавленный хрип, я проговорила:

– Ты хочешь сказать, в подземный коридор?

– А куда же еще? Видишь, стена плоская и ровная, однако если мы обойдем все строение снаружи по периметру, то окажется, что внешняя часть этой стены изогнута так же, как и окружающие ее участки, отчего получается замкнутая окружность. Образующийся за картиной сегмент является началом уходящей вниз шахты.