Фимка бросился за ним, но столкнулся у выхода с новым муравьем. Пока они разминулись, пока, выскочив, Фимка огляделся, жучка уже и след простыл. Фимка обежал все ближние галереи - тщетно, жучка нигде не было!

Фимка устал, Фимка был разочарован. Он сел и сидел, ни о чем не думая, отдыхая и собираясь с мыслями, когда вдруг увидел в глубине тоннеля красный свет. Сначала свет только чуть розовел, потом стал усиливаться и двигаться по стенам тоннеля замелькали неровные тени. Сердце у Фимки заколотилось так, что ему даже воздуха не хватало. Свет остановился, и в конце тоннеля, там, где он перекрещивался с другим, мелькнули маленькая, круглая бабушка Тихая, длинноногая Нюня, затем сутулая Бабоныко и наконец дядя Люда. Фимка, протянул руку, хотел крикнуть, но только прошептал:

– Спокойно, старичок, у тебя галлюцинация! Ничего, так бывает при долгом одиночестве и потрясениях. Нужно приниматься за дело - это лучшее лекарство; вперед, Фимка!

Он даже подумал, не нанюхался ли ненароком опьяняющих запахов жука, посидел, прикрыв глаза, а успокоившись, отправился обратно, к камере личинок. Оттуда, спускаясь ниже, он надеялся дойти до помещений с пакетами яиц, а там где-нибудь близко была уже и камера матки, царицы муравейника.

Глава 29

Кабачок "Шесть ножек, два усика"

Нюня шла, задумавшись. Ныло сердце. "Нервы сдают", - подумала она словами Бабоныки. Девочка вздохнула, и, словно откликаясь на этот вздох, в животе у нее заурчало. Нюня вспомнила, что уже давно пора завтракать, и тут же услышала:

– Ешь больше - проживешь дольше... Как же-ть, проживешь тут, с голодухи пропадёшь... Хто исть и пьёть, тот и поёть, а не жрамши поп помрёть, прости меня, господи, грешную... Попутал черт на старости лет - у насекомой нехристи в пищере исдохнуть...

– Прошу соблюдать тишину, - строго сказал дядя Люда.
– Порядок прежде всего.

– Хорош порядок, - неожиданно заплакала Тихая, - што и чаю негде попить.

Задумчиво оглядывая стены тоннеля, Людвиг Иванович сочинил:

Не по чаю я скучаю,

я не чаю пить хочу.

Я не чаю, как скучаю,

как я выбраться хочу!

– О, какой каламбур!
– кокетливым голосом воскликнула Бабоныко.

А Нюня догадалась:

– А я знаю, почему вы сочиняете: потому что у вас в животе урчит!

– Будем мужественны! Вперед, друзья-сограждане, по такой далекой и милой планете!

– Почему же далекой?
– резонно возразила Нюня.
– Мы же, наоборот, прямо в нее залезли, ну, в планету, в общем.

– Если уж "за", то надо и "вы", - непонятно сказал дядя Люда и тут же объяснил:

– За-лезли, так надо бы и вы-лезти.

– Зачем мне темницы и чудища эти?

скажу я печально и кротко.

Мне нравится больше ходить по планете,

чем влазить планете в середку.

– А наука?
– спросила Нюня строго.
– Если бы вам было очень интересно, прибавила она, вспомнив Фимины слова, - вам бы уже не было страшно. Страх бывает от невежества и равнодушия.

Дядя Люда даже присвистнул от удивления.

Бабоныко сказала с одобрением:

– Девочка моя, тебя облагородило общение с Фимой!

А бабушка Тихая неизвестно к чему заметила:

– Человек из еды живеть!

На этот раз никто ей не возразил, каждый и сам думал о еде. Все замолчали.

Шла Тихая последней, и остальные не сразу заметили, что она исчезла. Заметили, только когда начался крутой спуск и Нюня хотела помочь ей.

– Дядя Люда, Тихая пропала!
– закричала она.

– Ну, вот, - задумчиво сказала Бабоныко, - твердила о еде, ее кто-то и скушал.

– Как бы не так, бабонька! Стала бы она молчать, как же!

– Ти-ха-я-аааа!
– крикнул изо всех сил Людвиг Иванович.

Бабоныко и Нюня подхватили:

– Ти-ха-я-аааа!

Никто не отзывался.

– И фонарь пропал, - заметила Нюня.

– Это уже хорошо, - почему-то сказал дядя Люда.
– Кто помнит, сколько боковых тоннелей мы прошли после того разговора о еде?

– Я! Я знаю! Сейчас вспомню... Пять!

– Хорошо. Начнем искать, заходя в каждый тоннель.

Ни в первом, ни во втором тоннеле никого не оказалось. И в третьем тоже, на первый взгляд, никого не было, но Нюня заявила, что видела, как оттуда мелькнул розовый свет.

– Тебе показалось!
– громко сказал дядя Люда и, несмотря на уверения, утащил Нюню к следующему тоннелю.