Шрифт:
– Бабонька, да замолчи, наконец, не хочешь же ты чтобы муравей перекусил тебя!
И словно нарочно, чтобы проиллюстрировать Нюнины угрозы, входа в муравейник разыгралась короткая жуткая сцена. Какой-то жучок сунулся было туда, но выскочил огромный сторожевой муравей, подпрыгнул и трахнул об пол челюстями. Жучку бы убраться подобру-поздорову, а он замешкался. В следующее мгновение сторожевой муравей широко, как экскаватор, раздвинул зубчатые жвалы и, сведя их, резанул жучка. Жучок в свою очередь поднял клешню, но муравей уже отскочил, наставил брюшко и выстрелил ядом. Жук упал мертвый. Бабоныко упала в обморок, но Людвиг Иванович не разрешил поднимать ее, а велел Нюне как следует вывалять ее, бесчувственную, в пыли на муравьиной дороге. Нюня перевернула Матильду Васильевну несколько раз, та чихнула и очнулась, как раз когда Людвиг Иванович, бабушка Тихая и Нюня сами катались на дороге, пропитываясь муравьиным запахом. Глядя на них и на свой халат, Бабоныко грязным кружевным платочком промокнула грязную слезу на грязной щеке.
– У меня не выдержит сердце, - мрачно сказала она.
– У меня непременно сделается... антракт...
– Матильда Васильевна, не притворяйтесь, вы мужественная женщина. Инфаркта у вас не будет, потому что вы благородны и неустрашимы. Неужели я ошибаюсь?
– Ах, если бы не эта мигрень!
– пробормотала смущенно Бабоныко.
– Но что же мы медлим? Бедный мальчик один в муравейнике, а мы здесь устроили какие-то бату... дебаты.
– Нюня, ты пойдешь первая. Ты обратила внимание, какой частью антенны касаются входящие муравьи антенн стражей? Смотри внимательно и - вперед. Не бойся, маленькая, я наготове!
Нюня, однако, и так не боялась. Подойдя к входу, она увереннее коснулась своей антенной антенны стража. Тот посторонился, но Нюня почему-то не воспользовалась приглашением. Она отскочила назад и принялась исполнять тот самый танец, за которым застали ее недавно путешественники. Нельзя сказать, чтобы это был красивый танец, но у стражи он вызвал живейший интерес. Один за другие стражники выскакивали на площадку у входа и включались в пляску. Скоро возле Нюни была изрядная муравьиная толпа из стражников и носильщиков, которые побросали свой груз и сначала смотрели, а потом принимались и сами танцевать. Оглянувшись на оторопевших попутчиков, Нюня крикнула:
– Дядя Люда, бабушки, идите, вход свободен!
В самом деле, ни одного стражника на месте не было. Людвиг Иванович втолкнул старушек в муравейник, а сам бросился к Нюне. Схватив ее за руку, он выволок Нюню из круга. Вход, однако, уже загораживал стражник. Почти не сбавляя скорости, с Нюней на спине, Людвиг Иванович коснулся своей антенной антенны сторожевого и со словами "Тюнь! Сезам, откройся!" вбежал в муравейник.
Глава 25
Ура!
Тихая стояла, положив на плечи, как коромысло, муравьиную антенну, и смотрела в главный тоннель, где в розовом свете их фонариков проносились, как темные блестящие машины, муравьи.
– Во тьме кромешной, - бормотала она.
– И голов не переломають! И все ташшуть! И все ташшуть! Я наживала, а оне ташшуть! Штоб оне лопнули, проклятушшие!
– Скажите спасибо, что тащут! Было бы в вашем доме голодно, нас бы так легко не пустили в муравейник. Муравейник сыт-сытехонек, а сытый он гораздо спокойнее и доверчивее!
Говоря это, Людвиг Иванович водил по стенам тоннеля лучом фонарика. Что ни говори, это не походило ни на что человеческое. И не только потому, что на укрепление стен здесь пошли самые разные материалы: глина, камешки, песчинки, щепки, стеклышки, соломинки. Все это для путешественников, которые сами были не больше муравьев, выглядело как бетонные плиты, каменные глыбы, бревна, балки. Были и какие-то материалы, которые напоминали то фанеру, то железо, а то и вовсе ни на что не походили. Человек, если у него мало материала, тоже строит иногда хибары из чего придется - из досок, фанеры, заржавленных листов железа. Но эти хибары и дребезжат, и холодно в них. Здесь же все было сцементировано, скреплено каким-то неведомым раствором. Путешественники знали, что находятся глубоко под землей, и не только под землей, но и под непредставимо громадным домом. И все-таки не было ни холодно, ни душно. Было, правда, влажно, но откуда-то веяло свежим воздухом и теплом. К запаху же, кисловато-острому, они уже начали привыкать, и он их не раздражал, как вначале.
Бабушка Тихая, сняв с плеч антенну-коромысло, подошла ближе к стенке, принюхалась и поколупала.
– Вы, оказывается, тоже любознательны, - сказав Людвиг Иванович.
– Я не лунознательная, - сердито фыркнула Тихая.
– Ето, кому делать нечего, лупятся. А я крепость пробую. Скоро, чай, как хватются нас, така бомбежка пойдеть, што надо проверить бомбоубежище.
Людвиг Иванович нахмурился. Он и сам боялся, что в поисках их начнут вдруг пол взламывать. Мало ли что придет в голову людям, ошарашенным исчезновением сразу пяти человек. Нужно было уходить вглубь. Да и Фима, надо думать, был где-то глубоко в погоне за своими загадочными феромонами.
– Экипаж!
– скомандовал Людвиг Иванович.
– О, экипаж! Какое французское слово!
– воскликнула, прикрывая глаза, Бабоныко, а Тихая поджала губы и взвалила на плечи антенну.
Они двинулись в глубь тоннеля под песенку, которую на ходу сочинил Людвиг Иванович:
Начинаем вояж,веселей экипаж!
При любых обстоятельствах больше кураж,
или, скажем по-русски, мужества!
С этажа на этаж
поспешай, экипаж!
Задержать нас не в силах ни темень, ни страж,
мы сильны, мы могучи содружеством!
Бабоныко как раз подхватила, перепутав, конечно: "Мы сильны, мы могучи супружеством!", как вдруг к ней подскочил муравей и принялся щекотать ее антенной.
– Ха-ха-ха!
– залилась нечеловеческим хохотом Бабоныко.
– Ой, что он делает, ой, не могу! Ой, ха-ха-ха! Ой, ха-ха-ха!
Растерявшиеся попутчики остолбенели; неожиданно Бабоныко, продолжая хохотать с подвыванием, закатила муравью увесистую пощечину. От такой пощечины даже здоровый мужчина свалился бы с ног, но муравей только пошатнулся и вдруг выплюнул прямо в лицо Бабоныке струю ароматной жидкости.