– Но зачем?
– Мура так вытаращила глаза, что они стали совсем круглыми.

– А вот это нам надо выяснить. Может, он ловит кайф, глядя, как мы трясемся от страха. Но тогда он просто ненормальный какой-то, маньяк! Хотя по-моему для него это просто игра. Театр, что ты хочешь! Но если...
– она облизнула пересохшие губы.

– Что, если?

– Если это что-то другое... то надо быть настороже. Что-то сошлось, понимаешь? Я не знаю, что именно, но только страх - он как тесто: поднимается, лезет, растет... наползает на нас. Вот увидишь, оживет он, Мур, оживет!

– Тоже мне пророчица Ванга!
– фыркнула Мура.
– У меня от нашего милого разговорчика прямо в ушах зазвенело. Хватит болтать, пошли. Времени-то уже шесть часов! И дождь хлынет вот-вот...

– Да, хорошо бы успеть до дождя... Неужели шесть, а я думала пяти нет... Давай скорей!

– Все, вперед!

И девчонки бегом понеслись на дачу. Тяжелая низкая туча, наползавшая с севера, медленно приближалась к окрестностям. Шла гроза!

* * *

Как ни спешили, все-таки дождь накрыл их возле самой усадьбы. Сразу вымокли с головы до ног: полило как из ведра! Кое-как отряхнулись, вытерли мокрые волосы, лица и руки и из последних сил втащили корзинки с закусками в зал.

Заглянули с опаской: тут ли Федор Ильич, а вдруг опоздали? Но его не было. Все остальные уже собрались и торопливо заканчивали украшать помещение.

Громыхнуло уже где-то рядом - гроза приближалась. Было слышно, как дождь поливает стены и крышу, колышется за окнами текучей прозрачной завесой... Таша с Мурой распаковали свои корзинки с пирогами, извлекли огромное блюдо, на котором красовалась селедка под шубой, украшенная лучком и укропом. На деревянных дощечках яркими пятнами разложили огурцы, помидоры, редиску и свежие пучки зелени.

Коста, остававшийся сторожить зал, сообщил, что Федора Ильича так и не видать целый день - с утра сидит у себя наверху тихо, как неживой.

– А может, он вышел, и ты его проворонил?
– предположил Боб.

– Да нет, там он, часа в два выходил на полчасика, потом к себе поднялся, я видел. Настроение у него плохое по-моему: шел понурый такой, на себя не похожий и что-то все бормотал, бормотал...

– А может, мы все это зря затеяли?
– сказала Таша.
– Может, ему хочется одному побыть?

– В день рождения?
– хмыкнул Степ.
– Вряд ли! Ну, народ, надо нам его расшевелить, настроение поднять, если оно и вправду хреновое. В день рождения одному... это ж сдохнуть можно! Ну чего, пойду, что ли, его позову?

– Погоди, подождем еще, - остановила его Таша.
– Может, сам спустится. Подарок приготовили?

– Вот он, на двери висит!
– Егор указал на желто-зеленые трубочки, прикрепленные к двери сбоку на уровне головы.
– Думали подарок вручить в бумажку завернутый, но решили, что так будет лучше - пускай сам его снимет. Этот живой ветерок сразу так зазвенит... Ильич обрадуется! Слышите, вроде наверху ходит кто-то? Его ведь шаги?

– Похоже его...
– шепнула Юля.

– Слушайте, а может не надо наш подарок вешать туда... ну, на эту дверь!
– сказала Мура.
– От неё у меня прямо мороз по коже! Ну её, давайте лучше так вручим, я бумагу подарочную принесла и ленточку.

Она подошла к двери, приподнялась на цыпочки, сняла жалобно звякнувшие полые трубочки - "живой ветер" и принялась аккуратно завертывать в золотистую глянцевую бумагу.

Они все спустились в зал и оглядели сцену, подготовленную к торжеству. Посреди неё торжественно пустовало высокое кресло, перед ним ковром стелилась самобранная скатерть, а позади наискось высилась недавно законченная дверь из последнего действия пьесы. Дверь, за которой по замыслу Метерлинка таилась смерть!

Ее сколотили из толстенных досок пятидесяток, обстругали, ошкурили и покрыли морилкой. Это был единственный конструктивно выделенный элемент декораций: сцена была пуста, её украшал лишь задник из грубого холста, и только в пятом действии должна была появиться дверь, точно из ниоткуда. До того она скрывалась за натянутым полотном из холста, а когда свет вырубался, полотно быстро снимали, и дверь вдруг выступала из темноты. Слабо высвеченная софитом, мрачная дверь на башню... Из-под планшета сцены - из подземелья - к ней вели ступени, и Игрэна по замыслу режиссера, со свечой поднималась на сцену по этим ступеням, в отчаянии пытаясь отыскать Тентажиля. Она старалась приоткрыть дверь, найти в ней хоть малую щелку, но напрасно. Дверь не поддавалась.

Федор Ильич придавал особенное значение этой двери, он говорил, что она - само воплощение рока. Все действие как бы подводит к ней - к неумолимой преграде, губящей все надежды. От одного её вида должно становиться не по себе... Надо сказать, рабочие постарались на славу: даже вблизи это сооружение производило жуткое впечатление. А уж из зала...

"Зрители просто в штаны наложат!" - констатировал Степ, и с ним все без слов согласились. Не дверь, а настоящий монстр! Она была сделана по особому чертежу - отец Степа просчитал все с таким расчетом, чтобы сооружение казалось значительно мощнее и выше, чем на самом деле. Да плюс освещение - уж сколько режиссер колдовал над ним...