И теперь включили боковой софит со специальным фильтром, который давал эффект какого-то зловещего мертвого света. От него на лицах пролегали глубокие тени, искажая черты почти до неузнаваемости... Юлька все вертелась у двери, поправляя гирлянды цветов. На обратом пути она попросила Степа остановить машину, побежала в поле, чтобы нарвать ромашек и колокольчиков, сплела из их длинные гирлянды и украсила ими мрачную дверь. Честно говоря, от этого та выглядела ещё мрачнее.

Таша заметила, что Юля, как приклеенная, все торчит возле этой двери.

– Юлька, что ты все вертишься там, оставь ты свои цветы - и так все классно! Иди лучше к нам. Ох, никак не придумаю, куда блюдо с шубой поставить...

Но Юля, словно её не слышала. Она все ходила кругами возле двери и что-то шептала ей, тихонько и нежно поглаживая...

– Гляди-ка, задабривает!
– ухмыльнулся Степ, кивнув Егору на Юлькины странные действия, напоминающие какой-то магический ритуал.

– Она её боится, - хмуро бросил Егор.

– Кого, двери?
– не понял Степ.

– Ну да. На её месте я бы тоже боялся.

Это правда, Юля боялась. Боялась смертельно. За дверью таилась смерть.

Нет, не её, конечно, а Тентажиля. Но ведь она так старалась - она вошла в роль!

Вот шагнет туда и... Что будет дальше, Юля не знала. И только молила, чтобы её пощадили...

– Ребят, чего дядя Федор целый день там один наверху?
– не выдержал Егор.
– Мне это не нравится. Может, плохо ему или случилось что... Пошли, надо его позвать! Уже семь часов.

Страшный грохот раздался над головой. На миг показалось, что рушится крыша. Гром! Он ударил так внезапно, подкрался так близко, точно хотел напугать их до смерти. Девчонки взвизгнули, присели от страха, ребята подскочили на месте и принялись поносить грозу самыми распоследними словами, пытаясь за бравадой и руганью скрыть испуг.

Прежде они при девчонках так никогда не ругались и сами не понимали, в чем дело... Но ощущение близкой опасности стало вдруг таким явным, что захотелось немедленно кинуться бежать под проливной ливень, в грозу - не страшно, лишь бы подальше отсюда...

– Ладно, рванули наверх, - решил Егор.
– Подарок у кого? Взяли? Тогда - вперед!

– Погодите, а торт?
– остановил всех Степ.
– Надо же свечки зажечь. И вообще - хорошо бы, чтоб неожиданно было, это ж сюрприз... О, придумал!

Он подошел к Юле и стал с ней шептаться. Она вскинула на него удивленные глаза, вся сжалась, головой покачала. Он начал её убеждать, руками размахивать. Потом приобнял за плечи и чмокнул в щеку. Неловко так... Но она вся покраснела, как мак, пожала плечами... и согласилась.

– Порядок!
– довольный Степ вернулся к ребятам, поджидавшим у лестницы.

– Эй, чего ты задумал?
– спросила Мура.

– Да так... идейка одна проклюнулась. Юлька из-за двери с тортом вынырнет, в нем свечки зажженные - вот Ильич обалдеет - отпад!

– Никакого отпада, она же жутко этой двери боится!
– вспыхнула Таша.

– Порядок, все будет о'кей, она уже не боится, - заявил Степ с очень довольным видом.
– Ну, пошли, что ли?

– Что, всей толпой?
– спросил Коста.
– Может, кто-то один сначала к нему заглянет. Неловко как-то: сидит себе человек, не ждет никого, а тут вдруг - куча народу!

– Да, пожалуй...
– протянул Егор.
– Я пойду, а вы тут, у лестницы подождите. А как мы с ним будем сверху спускаться и вы шаги услышите, Юльке махните, чтоб свечки в торте зажгла и на сцену из-за двери выползала. Ну вот, вроде все. Я пошел.

Он пригладил волосы, выдохнул и начал подниматься по лестнице. Снова громыхнуло, но уже чуть поодаль, гроза кружила вокруг старой усадьбы, то отдаляясь, то приближаясь вновь.

Ребята жались друг к другу, точно стайка цыплят в коробке. Они то посматривали наверх, то оборачивались, глядя в темноту зала. Свет в нем погасили, чтобы зажженные свечи на торте выглядели как можно эффектнее.

Егор на цыпочках поднимался по деревянным ступеням. Он не хотел, чтобы там, наверху услыхали, что кто-то идет. Может, надеялся что-то расслышать... шаги, голоса. Егор отчего-то был совершенно уверен, что режиссер не один. И откуда взялась эта уверенность - понятия не имел... Знал - и все! Чувствовал.

Приблизился вплотную к двери, ухом прижался. Тихо. А, нет - чей-то голос. Дяди Федора? Вроде нет - не его. Низкий, глухой, отрывистый... И слов не разобрать. Ага, вот, кажется, чуть-чуть пояснее...