– А вам не жалко - прощаться с верными слугами, пусть и чужими? Вещи умеют обижаться.

– Пусть обижаются на помойке, - ответила Наташа. Она даже слегка поддела ногой рассохшуюся кадку, но та оказалась не совсем похожей на футбольный мяч.
– Ой!
– сказала она, потирая ступню.

– Видите? Всякое бездумное деяние наказуемо, - заметил Вадим, поглаживая кадку, будто успокаивая.
– А ведь в ней, должно быть, одной земли килограмм сто. Бедненькая! Обижают малютку.

– Может, господин адвокат желает сначала позавтракать?

– Нет. Люблю работать на голодный желудок. Приступим?

Она кивнула, а он энергично прошелся по комнате, присматриваясь и словно ожидая команды, чтобы схватить первое попавшееся в охапку и поволочь вниз. Но что-то мешало немедленно приступить к делу. Наверное, уцелевшие фотографии... Множество глаз - рассеянных, насмешливых, грустных, пристальных, безразличных, оценивающих, детских и взрослых, мужских и женских. Вадим и Наташа почти одновременно вздохнули, отвернувшись от них.

– Разбирайте диван и выносите, - твердо сказала она, а сама вышла на кухню, где в раковину полилась вода и забренчала посуда.

Мужчина работал все утро, не разгибая спины: отвинчивал, снимал книжные полки, выносил старые стулья, анатомировал громоздкий шкаф и расчленял на части дедушкин диван, сплавляя их также вниз. Рядом с домом стояли железные контейнеры для мусора, возле них Вадим и сваливал древнюю рухлядь. Тяжелее всего пришлось с кадкой, которую даже вдвоем с Наташей они не смогли подтащить к лифту. Землю стали отсыпать в ведро, а мужчина уносил его вверх на крышу. И так несколько раз.

– Посажу там огурцы, - сказал он.

– Или бананы, - предложила девушка.
– Можно швырять в прохожих.

– Или посажу просто прохожих, - уточнил он тогда.

Потом, когда почти все лишнее, на взгляд Наташи, было вынесено, они немного передохнули и слегка перекусили оставшимся от праздничного ужина. В холодильнике нашелся салат, ветчина, семга и все прочее.

– Хотите вина?
– вспомнила вдруг девушка.

– Я пью только очень хорошее, - ответил мужчина.

– Коллекционное французское вас устроит? Урожая тысяча девятьсот восемьдесят пятого года.

– Этого - да. Памятная дата. В тот год я впервые попробовал наш отечественный портвейн. Незабываемое впечатление. А также закончил университет и женился. Но это уже осталось в памяти не так ярко.

– Вот как?
– рассеянно спросила она.
– Открывайте, я тоже с вами немного выпью. А... где же она сейчас?

Мужчина вытащил пробку и пожал плечами.

– Разошлись. Это, знаете ли, случается не так редко. Странный букет...
– отпив немного, он усмехнулся.
– Вас, конечно же, обманули. Это сделано в Польше.

– Как всегда, - сказала Наташа, нисколько не огорчаясь.
– Скоро в России не останется ничего настоящего.

– Но ведь мы же только и желаем, чтобы всю жизнь жить в обмане, ответил он.
– А потом на кого-то злимся. Кроме себя.

– Я больше не буду спрашивать, кто вы по профессии. Это не важно, улыбнулась она.
– Но поддельное вино мне нравится.

– Думаю, что настоящее мы бы с вами могли пить в Париже. Если бы вдруг встретились снова, - добавил он, помолчав.

И ей почему-то показалось, что это совсем не пустая фантазия.

Громкий стук в дверь вывел их из некоторого затишья.

– Стенку заказывали?
– раздался грубый голос.
– Распишитесь.

– Прощай, Париж, продолжение следует, - промолвил мужчина.

4

Работа вновь закипела, но теперь предстояло не выносить старые вещи, а свинчивать и прикручивать друг к другу новые. Хозяйка чем могла помогала мужчине, но больше мешалась, путаясь в привезенных секциях и давая советы, после которых приходилось все переделывать заново. Наконец наемный работник с крыши не выдержал и сердито рявкнул:

– Шли бы вы отсюда... в баню!

Девушка обиделась и ушла. В соседней комнате она включила магнитофон и стала танцевать под музыку одна. О том, чем там рядом занимался Вадим, старалась не думать. Ей было немного грустно, как перед окончанием интересной книги: осталось всего несколько страниц, скоро их придется перевернуть и роман будет прочитан; хотелось не торопиться, но и страшно любопытно было узнать - что там в конце? Наташа решила, что эту книгу, наверное, не стал бы читать никто из ее друзей или подруг, и жених тоже, а возможно, что она вообще написана только для нее и существует в единственном экземпляре. И она не понимала, почему танцует, и улыбается, и прислушивается к тому, что происходит за стенкой, ловя свой странный взгляд в зеркале.