В сопровождении одного из капитанов майор неторопливо шагал в сторону Леши. Их догнал тучный запыхавшийся человек. Костя Крицын. Остановился, широко расставив ноги, выпулил пару фраз. У него переспросили что-то. Он ответил, указывая на сына, совсем как тот в это же время указывал державшему его милиционеру на дом.

Вдруг Фима встретился взглядом с Лешей.

– Это не я! – закричал Леша Ефиму. – Честное слово, не я! Клянусь! Не я! Скажи всем!

К Леше подошел его отец. Майор с капитаном остановились в нескольких шагах позади них. Костя Крицын положил сыну руку на плечо и поднял голову – посмотреть, кому тот только что кричал.

Фима отпрянул от окна, присел на корточки.

Домик Крицыных в пустом, под звездами темнеющем поселке – будто станция “Мир”, летящая сквозь мертвый ледяной космос.

Столовая там была. Большая семейная столовая. Стол овальный, большой. Фикус. С овальными листьями. В ансамбль к овальному столу. На стене фотографии. Смеющаяся женщина: сыновья с обеих сторон прижались к ее лицу. У смеющейся женщины смешно, по-рыбьи сплющен рот. “Задушите! Пустите! Задушите!” Общее фото: семейство расселось в увитой плющом ротонде, на заднем плане утки.

– Старший мой: обрыдло ему все, видите ли, – говорил Костя. – Про нашу жизнь так.

Об-рыд-ло!

Посреди стола стояла стеклянная ваза. В ней крохотные золотистые яблоки.

Плодоножки – как сабли.

– Просто сказать хочу, Фима, раз уж случай свел. Может, вспомнишь когда-нибудь мои слова. Вооружили вас крепко, только кто ваши враги? Я? Да как так?! За что ж мне это счастье внеочередное? Бесцельно я живу? Враки. Бездуховно… Да кто ее вымерял, духовность мою? Как? Когда? Какой линейкой? У каждого здесь свой Армагеддон, Фима. Свой маленький Армагеддон, дай бог в нем выстоять. Мне двоих парней на ноги ставить. А тут нате вам – маневры такие под носом. И у всех так, все ради чего-то живут. Живут, Фима. Воюют как могут. Армагеддон – штука долгая, здесь нахрапом не возьмешь. И всегда есть такие, которые кипятятся, пяткой в грудь колотят. Которые страх свой прячут за благочестивой истерикой. Все в кучу, в кучу понамешали. Соборность вот еще… Какая-то она у вас – в сапогах армейских.

Проповедь смотрел на Первом, так там повторяли, я наизусть выучил: соборность – одно из главных духовных условий национального единства и создания мощной державы, какой была Россия. А? Тогда еще торкнуло: неужто никак нельзя развести по сторонам, чтоб мухи отдельно от борща? Не тыкать в меня державой из каждой проповеди? А то мне эта духовность державная уже под лопаткой колет.

Когда Фима поднялся и снова выглянул в окно, Крицыных на улице не было. Может, Костя увел сына. А может, в автобус забрали.

Фима почувствовал, что голоден: позавтракать так и не удалось. “Долго еще? – подумал с раздражением. – Сидим, друг на дружку пялимся. Дальше-то что?”

За спиной у Фимы послышались шаги. По галерее прошла Надя. “Тоже ведь не завтракала. В магазин-то осаждаемым можно сгонять?” В створке окна, отразившей дверной проем и часть галереи за ним, Фима увидел, как Надя остановилась, бросила быстрый взгляд в ту сторону, откуда пришла.

– Папа! – позвала она, перегнувшись через перила. – Папа, ты где?! Кажется, Юля рожает.

Она произнесла это негромко, но дом будто вздрогнул. Заныл, загудел. Брякнулся где-то стул, раздался топот.

– Рожает! Рожает!

Смысл этих слов дошел до Фимы не сразу. Но как только дошел – ошеломил и сковал.

Все существо его точно захлопнулось, туго свернулось в защитную позу. “Нет… только этого не хватало…” Фима остался стоять, как стоял – прильнув к окну, тщетно пытаясь собраться с мыслями, а пространство позади него стремительно наполнялось звуками и движением.

Сорвалось и помчалось.

– Где она?

– Сюда, наверх!

– В “Скорую” звоните!

В одно мгновенье не стало вокруг Фимы унылого утра с милиционерами, с удушливой тишиной, с несостоявшимся крестным ходом. “Отсюда до ближайшей больницы пилить не меньше часа… А ждать, пока приедут…” – Юленька! Что?! – На галерею взбежал Сергей.

В ответ Юля только выдохнула:

– Ооой.

– Говорит, схватки, – сказала Надя. – Начались.

Ее било дрожью, она заикалась.

– Господи, отведи, – прохрипел Сергей и бросился вниз.

Фима упрямо таращился в окно. “Сейчас, сейчас… еще минуту…” – Как ты, Юленька? Не молчи, – бубнила Надя, нервно пританцовывая перед лестницей, не в силах, видимо, решить, бежать ли на поиски отца или остаться с Юлей.

Было слышно, как Сергей мечется по первому этажу. Потом по дому прокатился грохот: он принялся вышибать дверь.

Милиционеры во дворе привстали со своих лавок.

Еще несколько ударов – и треск поддавшегося дерева. Сергей сбежал во двор.

Навстречу ему – как бы нехотя смыкая на ходу шеренгу – двинулись милиционеры.