Саенко кричал:

– Пусти, дай мне с ними по душам потолковать!

Скачущим от тяжелой ходьбы голосом Антон отвечал:

– Успокойся, Витек. Только хуже сделаешь.

Мимо Фимы проплыло красное, со вздутыми зеленоватыми венами лицо Саенко.

Антон дотащил его до крыльца, поставил на ноги. Посмотрел наверх, нашел кого-то взглядом, кивком подал какой-то знак.

– Все. Вить, хватит. Сейчас спокойно разберемся…

– Как ты разберешься, с кем? – с новой силой вскипел Саенко. Ткнув пальцем в сторону Фимы, на него не глядя, сказал Антону: – Уж не этот ли твой крестничек с пионерами своими сдали нас? А?! Не там ли крыса поселилась? Пока не было их, такого не случалось.

Ласково, как ребенка, Антон погладил Саенко по плечу:

– Пока их не было, Витюш, такого у нас ничего и не намечалось. Разберемся. Ну что ты? Иди, зайди внутрь.

Саенко сжал кулаки, хрипло бросил Антону:

– Крыс в Сотне развел!

Это была очень странная осада.

Человек двадцать милиционеров в защитной камуфлированной экипировке наподобие той, которую надевают городские велосипедисты, расселись во дворе по лавкам.

Антон еще вынес им табуреты с лоджии. Милиционеры были матерые, а выглядели пришибленно, как школьники, дожидающиеся взбучки в учительской. Озирались исподлобья на окна и, встречаясь взглядами с наблюдавшими за ними людьми, отворачивались.

Короткие дубинки с поперечной ручкой они разложили на коленях. Шлемы сняли, опустили к носкам высоких, на толстой рифленой подошве, ботинок.

Ожидание затягивалось, длилось и длилось – гнетущее, гипнотическое. Без всякой надежды на скорую развязку. Без каких-либо активных действий с какой-либо из сторон. Без попыток одних объяснить, других – понять, зачем все это и что произойдет дальше. Фима снова был мальчиком, пришедшим с бабушкой в поликлинику: ждал и ждал, не зная чего и долго ли придется.

Через какое-то время первая неловкость прошла, милиционеры немного освоились.

Один пошел по двору, потрогал зачем-то ветки деревьев, что-то сказал товарищам, размазал комара по щеке, вразвалочку вернулся на свое место. Другой, поднявшись с табурета, наступил на метлу, проворно ее поднял, бережно отнес к стене. Они начали переговариваться между собой – и, возможно, совсем даже не о том, что привело их сюда, на тесный дворик в поселке Солнечный. Могли обсуждать отцов-командиров.

Или жен. Говорить о планах на выходные – раки, шашлыки, – о проблемах с карбюратором в чьих-нибудь раритетных “Жигулях”.

– Фимыч, Антон что сказал?

– Ждать, пока отец Никифор решит, что делать.

– Нет, менты что говорят?

– Они выйти нам не дадут. Предлагают сесть в автобусы, они развезут всех по домам.

– А наши… сотенцы что?

– Не знаю.

– Слушай, а мы с тобой отсюда, наверное, прямиком на призывной пункт, как думаешь?

– И так может быть.

– Давай на остров Заячий попросимся?

– Это где такое?

– Точно не помню, где-то очень далеко.

С застекленного балкона, на котором с Супруновым и Лаполайненом стоял Фима, открывался вид на милицейские тылы. Два средних размеров автобуса стояли поодаль от осажденного двора, прижавшись к заборам на противоположной стороне улицы. Еще один – на перекрестке. Там же – белая в синих полосах милицейская “бэха”. В окнах автобусов кое-где виднелись силуэты бойцов. Перед автобусом, который стоял по правую руку, прогуливались начальники в полевой форме. Если Фима правильно разглядел звездочки – майор и три капитана. Один из капитанов продел кепку под погон. Время от времени он останавливался, притопывал правым ботинком и, поставив его на носок, внимательно рассматривал задник. Отворилась дверь во двор того дома, который заселился недели две назад. Придерживая халат на груди, выглянула молодая женщина, окликнула милиционеров, что-то у них спросила.

Капитан, который в этот момент как раз топал ботинком в асфальт, не отрываясь от своего занятия, ответил женщине – было ясно, что он ей говорит: ничего тут интересного, идите к себе.

– Сдали нас! – грянуло из гостиной.

Саенко.

Стяжники переглянулись и пошли внутрь.

Проходная комната набита битком. Свет выключен, углы окунулись в тень. Собрались все сотенцы. Стояли угрюмые. В проходе на лестницу, высунув в комнату живот, – Юля. Позади нее Надя. Перехватила взгляд Ефима, подмигнула ему.

Саенко заметил вошедших стяжников, молча кивнул на них остальным. Не говоря по-прежнему ни слова, посмотрел в лицо одному сотенцу, другому. Наконец не выдержал:

– Не на воре ли шапка горит? – к стяжникам развернулся. – Явились. А где остальные ваши? В ментовских автобусах? А вы чего же?

Антон:

– Витек, все со временем разъяснится.

Собирался опять, как во дворе, погладить Саенко по плечу, но тот отступил на шаг, еще пуще насупился. Антон сделал зависшей в воздухе рукой короткий примирительный жест – не проблема, не трогаю – продолжил:

– А если ты не прав? Если ни за что правильных людей обижаешь?

– Язык у тебя, известно, троих заговорит. Не твой бы язык, да твой подходец с переподвыходом, не было бы этого! До сих пор не пойму, как ты отца Никифора уговорил? Что напел?

– Так много чего, Вить, сейчас не время.

Саенко дернулся в сторону, будто собирался бежать, но на месте остался.

Приготовился сказать что-то. Антон не дал:

– Давай немного подождем. Чуть-чуть. Владыко ведь ясно сказал – ему нужно время.