На самом деле Уошен всегда сомневалась в том, что Миоцен права в своем рационализме. Д что если их народу нужна что-то более ощутимое? Хотя он и был постоянно увлечен абстрактной идеей мифического Корабля. Но что, если этот проект надо было закончить как можно быстрее, не считаясь вообще ни с какими затратами? Ведь новая структура стояла на железном острове, а остров принадлежал к постоянно волнующемуся древнему океану. Языки раскаленного добела металла то и дело лизали основание нового моста, ведя свою медленную, но постоянную разрушающую работу. Конечно, специальные команды пытались сдерживать эти языки, силой направляя их в специальные каналы, где они начинали работать во благо. Их отклонения на десять метров на север или на шестьдесят на юг считались нормой. Но впереди их еще ждали три века тектонических сдвигов, и то, что было трудным сейчас, в будущем могло стать еще более сложным. Сдерживаемый поверхностью, как покрывалом, пойманный в ловушку металл мог только расти, а в этом случае расплавленное железо со временем начнет подниматься быстрее и быстрее, и, как любая жидкость, стремящаяся найти выход, неизбежно и настойчиво будет пускаться на всяческие хитрости.

–  Слишком скоро, - говорила Уошен Вице-премьеру. За последние столетия старая женщина превратилась в настоящего затворника в своем доме между заводами и мостом. Она управляла страной через послания и компьютеры. Ее собственную жизнь прочно скрывали стены из старой обшарпанной гиперфибры, и бывало так, что две старые женщины не встречались по году и больше. Миоцен появлялась только на ежегодном пиру Вице-премьеров, и там Уошен неизменно задавала ей один и тот же вопрос:

–  А что, если Медулла оссиум подведет новый мост так, что связаться со старым не будет никакой возможности?

Но у Миоцен была своя отговорка.

–  Во-первых, этого не случится. Разве последние тысячу лет мы не держим ситуацию в руках?

–  Да, держим, как держим под замком и все возрастающий жар внизу.
– А во-вторых, разве это твое дело? Нет, не твое. Ты ведь не играешь роли в принятии ключевого решения.
– Миоцен встряхивала головой.
– Я дала тебе роль в строительстве моста лишь потому, что ты умеешь вести за собой внуков лучше, чем кто-либо другой. И еще для того, чтобы ты принимала свои решения, не дергая меня каждый день.

Миоцен не любила, чтобы ее беспокоили.

Об ее отшельничестве ходили всякие слухи. В основном, грустные. Некоторые же, наоборот, утверждали, что Миоцен находится вовсе не в одиночестве. Что она содержит целый тайный штат молодых внуков, чьей единственной задачей является ублажать ее сексуальные и всевозможные иные амбиции. Это была нелепая история, но тем не менее она передавалась из века в век. А ведь давно известно, что если повторять ложь часто и умело, то в конце концов правде ничего не останется, как изменить свое лицо…

С большим трудом Уошен удалось втиснуться в главный гараж.

Великий Храм всегда был открыт для публики, и, начиная с подземного гаража до самой библиотеки, Уошен пробиралась, тесно окруженная толпами верующих, собравшихся со всех концов Медуллы. Случайная прислала дюжину пилигримов со специальным подарком - огромным уродливым бюстом Миоцен, изваянным из цельного куска никеля, и администратор Храма со своим неизменным страдальческим выражением лица благодарила их, одновременно пытаясь разъяснить, что все подарки должны быть обязательно зарегистрированы внизу еще до вручения. «Вы поняли? Ах, благодарю, благодарю вас. Но иначе нельзя, это место должно оставаться свободным для служб. Имея столько преданных верующих, мы не можем обойтись без строгой системы…»

К мосту вело много путей.

Большинство из них скрывались под поверхностью и являлись одновременно хранилищами оружия; практически все они всегда были закрыты.

Уошен предпочитала маленький ход через заднюю стену библиотеки. Меры безопасности здесь были весьма умеренными, но чтобы убедить посетителей в их действенности, перед дверью стояли вооруженные охранники, пожиравшие глазами всякого, кто приближался к Храму.

Подозрительного взгляда удостаивались даже капитаны высшего ранга.

Еще за двадцать метров Уошен зарегистрировали и отсканировали дважды.

Добравшись до второго лифта, она отметилась в регистрирующем устройстве и позволила взять у себя кусочек кожи и каплю крови.

Узнав, ближайший охранник поприветствовал ее:

–  Доброе утро, мадам Уошен!

–  Привет, Голден!

Этот человек стоял здесь все последние двадцать лет бессменно, никогда ни на что не жалуясь, наблюдая за тысячами талантливых, особо отмеченных работников, входящих в Храм. Кроме квадратного лица и имени, у него, казалось, не осталось ничего своего. Когда Уошен порой спрашивала его, как жизнь, он попросту игнорировал вопрос. Такая у них была игра. По крайней мере, у нее. Но сегодня она не намерена была играть. Глядя, как рука выводит ее имя на пластике, она вдруг снова вспомнила сегодняшний сон и вновь впала в недоумение, почему он настолько обеспокоил ее.

–  Удачного дня, мадам.

–  Тебе также, Голден. Тебе также.

Оставшись в одиночестве, Уошен села в автомобиль и помчалась к верхушке моста. Тут ее снова приветствовала по имени очередная квадратная физиономия, коротко отсалютовав при этом и сообщив наиболее важные последние новости.

–  Дождь собирается, мадам.

–  Отлично.

Единственные на мосту окна находились здесь. Целый ряд высоких бриллиантовых панелей смотрел в близлежащий вакуум стратосферы. Небо было из гиперфибры, и усталое синеватое сияние шло непонятно откуда или, можно сказать, отовсюду. Внизу в пятидесяти километрах лежал город, окруженный фермами, прирученными вулканами и древними красными озерами, простиравшимися до горизонта, который, казалось, был прижат к стене, замыкавшей Медулла оссиум.