Разные люди шли в партизаны. Разные люди шли и в отряд Августа Эгона. Шли люди чистой души и высоких помыслов. А вместе с ними, как ни огорчительно, попадались и темные, загадочные личности, которых неизвестно что привело в партизанские леса. На разных этапах партизанской борьбы вели они себя по-разному, и не поймешь, чего больше они приносили: пользы или вреда.

Таким странным человеком был в отряде Мрва. На вид ему дашь лет сорок, а то и сорок пять, хотя он был гораздо моложе. Из-за близорукости Мрва носил очки; он слегка сутулился и внешне мало походил на военных - по крайней мере, какими привыкли их представлять. В королевской армии Мрва служил в чине лейтенанта. Нельзя было не заметить, что он прекрасно знал технику, топографию, однако никто не помнил, чтобы знания эти он с толком применял. Мрва никогда не терял головы, никогда не рвался вперед, хотя и не плелся в хвосте. Никогда не проявлял инициативы. Поручат - сделает, и как будто неплохо, не поручат - молчит. Молчаливость, пожалуй, была самой характерной его чертой. Мрва был суров и замкнут. Но иногда этого молчальника вдруг прорывало, и он позволял себе высказывать мысли, которые настораживали и удивляли. То он пренебрежительно отзывался об итальянцах, то вдруг принимался с пристрастием допрашивать Аслана и других бывших военнопленных об их послевоенных планах, многозначительно предостерегая от иллюзий, которые те якобы питали относительно своей дальнейшей судьбы.

– Я знаю, ты храбрый боец, - говорил он Аслану.
– Но ты был в плену, значит, доверия тебе никогда не будет... Вряд ли тебя встретят на родине с распростертыми объятиями. Боюсь, как бы из теплого солнечного края тебя не отправили в самый морозный.

Аслан горячился:

– Тебе-то что? Родина - это мать. Захочет - приласкает, захочет поругает... Но, скажу тебе по секрету, я не боюсь ответить своему народу, как оказался в плену, где был и что делал. Мне глаза опускать не придется. И где мне жить - все равно. В любом краю моей родины я - на родине. Ты подумай лучше о себе, Мрва. Вот у нас, азербайджанцев, есть пословица: "Если бы плешивый нашел средство для волос, он испробовал бы его на себе". Понял? Поищи такое средство, Мрва, а мои заботы оставь при мне. Думал ли ты, например, о том, что тебя здесь не любят? Не уважают? И почему?

Мрва усмехнулся: он в уважении, мол, вовсе не нуждается.

События так быстро следовали одно за другим, что Аслан забыл об этом разговоре; лишь некоторое время спустя Мрва встал на его пути и многое из его речей и неприметных поступков прояснилось...

В те дни партизаны активизировали свои действия. На долю Аслана и его друзей выпала трудная задача: устанавливать связи с военнопленными ближайших лагерей, устраивать побеги. Кроме того, Аслан и его товарищи участвовали в разного рода диверсиях.

Аслан смело ходил по Триесту. Внешность он изменил, и усы делали его лицо совершенно неузнаваемым. Во всяком случае, он не выделялся своим видом среди местных жителей, поэтому уверенно держался в любой обстановке.

Его постоянным спутником стал Чуг. Парень не без основания считал, что обязан Аслану жизнью, и пошел бы за ним в огонь и в воду. Бывало, что он ходил и в одиночку.

И вот однажды, возвратившись с задания, он спросил Аслана:

– Скажи, ты хотел бы получить от кого-нибудь письмо?

– От кого?
– покраснев, взволнованно переспросил Аслан.
– Конечно, хотел бы...

– Подожди. Ты знаешь прачку? Она работает в лагере военнопленных. Так вот, она там уже осмотрелась, освоилась и сообщает, что узнала человека... Его зовут Яков. Он говорит, что знает тебя... Яков. Да, Якуб, как ты говоришь. Отчество я не мог запомнить... Прачка с ним много раз беседовала и даже показала его мне, когда пленных выводили на работу. Маленький седой мужчина. Он тебе знаком?

– Яков Александрович? Якуб-муэллим?* Говори!

______________

* Муэллим - учитель.

– Что говорить? Тут все написано, - и, вынув из кармана письмо, Чуг протянул его Аслану.

"Здравствуй, дорогой друг! Я узнал, что ты нас ищешь. Спасибо тебе. Когда до меня долетела весть о том, что ты жив и здоров, я, поверь, даже заплакал от радости. Узнаю настоящего человека... Да пойдет тебе впрок молоко, которым тебя вскормила мать! Счастлив и я, что у меня был такой ученик! Если бы ты знал, как мы ждали встречи с кем-нибудь, кто уже на воле! Здесь со мной Аббас и двое братьев-близнецов, ты их знаешь. Они шлют тебе привет. Мы готовы, удобный момент наступил. Я, правда, болен и постарел раньше времени, но чувствую в себе столько сил, что, кажется, все могу... Словены, работающие здесь, нам помогут. Имеется и план побега... Так что, возможно, скоро нам доведется сражаться плечом к плечу..."

Аслан спрятал письмо на груди. Значит, настает счастливое время - в чужом краю встречаются друзья, собираются под родное красное знамя бойцы...

Чувство радости охватило Аслана, жажда деятельности не давала ему ни минуты покоя.

Через несколько дней, под вечер, Аслан и Чуг отправились в поселок Святой Якоб. Добрались вполне благополучно. Поблизости от лагеря находился небольшой ресторанчик, облюбованный полицейскими и охраной лагеря. Аслан с Чугом вошли, заказали себе еду и вино.

У буфета, под аккомпанемент аккордеона, пела пошлые песенки красивая, броская итальянка.

Увидев вошедших, она подошла к ним и, подмигнув, спросила:

– Что вам спеть, красавчики?

– "Лили Марлен", - ответил Чуг, расплываясь в улыбке.

Несколько офицеров и полицейских дружно поддержали заказ.

Певица, не скупясь, подарила каждому томный взгляд. Но на Аслана и Чуга она больше даже не взглянула, а когда кончила петь, покачивая бедрами, направилась к офицерам.