лечебнице стоял конь Воронок — донор.) Лишь после этого мы приступили к

операции. На теле маленького жеребёнка оказалось семнадцать ран! И многие

из них рваные, глубокие.

Пришлось некоторые зашивать, а кое-где и обрезать лохмотья кожи.

Несмотря на обезболивание, жеребёнок иногда вздрагивал и порывался встать.

В такие моменты его мать тянулась к нему мордой и тревожно ржала.

Иван Агапович успокаивал её:

— Ну-ну, дурочка. Ничего с твоим малышом не сделается. Всё хорошо

будет.

У всех конюхов такая привычка: они разговаривают с лошадьми, и им

кажется, что лошади их понимают.

Во время операции, придерживая голову жеребёнка, Миша посматривал на

мои руки. Его заинтересовала наша работа.

Возились мы с жеребёнком часа два. Устал я и даже вспотел от

волнения. Впервые мне пришлось делать такую сложную операцию. Александр

Алексеевич помогал мне и руководил всем ходом операции.

После обработки ран мы наложили клеевые повязки, и тёмно-серый

жеребёнок стал пёстрым.

Иван Агапович, довольный, улыбнулся.

— Вот какой пегаш стал, и не узнаешь. Теперь небось выживет? —

спросил он, обращаясь к врачу.

— Трудно сказать... — уклончиво ответил Александр Алексеевич. — Может

быть, и выживет, если волк не бешеный. Придётся оставить жеребёнка в

стационаре.

— Ах ты, — озабоченно сказал Иван Агапович, — такое сейчас время

горячее, а тут лошади приходится лишаться. Ну, что ж поделаешь, от матки

сосунка не оторвёшь. Придётся тебе, Миша, тут оставаться, а я корму

привезу.

— Введите жеребёнку противостолбнячную сыворотку, — приказал мне

Александр Алексеевич.

Врач боялся столбняка: в раны попала земля.

Жеребёнка с матерью поместили в просторный денник, который был похож

на комнату с решётчатой дверью.

Миша Владимиров ухаживал за ними: кормил, поил, чистил и мне помогал,

когда я менял повязки и обрабатывал раны. Ростом Миша был невелик, но

телосложением крепыш. В работе расторопный и любознательный. Я рассказывал

ему о болезнях, показывал в микроскоп микробов, давал читать книги.

Раны у жеребёнка зарастали хорошо, без осложнений. Иван Агапович,

приехав как-то проведать своего питомца, сказал:

— Вот, Мишка, гляди, что наука делает. Учись. Может, и ты когда

лекарем будешь.

...Мы подружились с Мишей. Главного врача он почему-то побаивался и

робел перед ним, а ко мне, молодому практиканту, относился более доверчиво

и просто. Может быть, потому, что мы были земляками и по возрасту я

недалеко от него ушёл.

Как-то вечером, на досуге, Миша рассказал мне подробно о происшествии

с жеребёнком:

— Поехал я с ребятами в ночное в Песчанку. Пырей и острец там, сами

знаете, во! По колено. Лошади как попадут туда — оторваться не могут. Ну,

приехали, пустили лошадей, а сами костёр развели, картошку стали печь и

сказки рассказывать. А у табуна двоих дежурных поставили: Саньку Учаёнкова

и Тимку Полканова. У Саньки дробовик в руках. Но спать всё равно никому

нельзя. Волки по ночам рыскают. А тут так получилось. Я днём работал и

здорово умаялся, а как стали сказки рассказывать, лёг на спину и стал на

небо глядеть. Гляжу и думаю: откуда всё это взялось — звёзды, луна, земля,

люди? Вот так думал, думал и задремал. Вроде слышу голоса ребят и вроде

как сплю. Сла-адко так! Вдруг слышу, кто-то крикнул: «Во-олки!» Ребята на

крик побежали. Вскочил я — и за ними. Слышу, затопали лошади — земля

загудела! — и куда-то в сторону понеслись. Гляжу, а наша Ночка с волком

бьётся. Волк жеребёнка рвёт и утащить хочет, а Ночка ему не даёт:

бросается на зверя и хочет его копытами трахнуть, да, видно, боится

ушибить своего сынка. Закричали мы во весь голос и на волка бросились —

кто с кнутом, кто просто так, а я с вожжами. Испугался зверь — прыг в

сторону и скрылся. Подбежали мы к жеребёнку, а он кровью истекает.