— Как не видали! — отвечает мне командир батареи Дуванов и, показывая

рукой на картофельное поле, говорит: — Видите, вон два самолёта догорают?

«Мессер» и наш «ястребок». Вашего помощника и лётчика мы отправили в

медсанбат.

— Как они?

— Да вроде ничего... А там уж дело врачей...

— Что тут случилось?

Вместо ответа Дуванов воскликнул:

— Ну и молодец у вас Миша! Спас лётчика, а сам чуть не погиб.

И Дуванов рассказал мне о том, что произошло на глазах у

артиллеристов.

— Всадника на белом коне мы заметили ещё издали, — начал свой рассказ

Дуванов. — Ехал он по дороге лёгкой рысцой и временами, как и мы,

посматривал на небо: шёл воздушный бой. Два «мессера» напали на одного

«ястребка». Наш самолёт увёртывался от них, ввинчивался в небо, делал

петли и стремился зайти в хвост врагу. Один стервятник задымил и пошёл

штопором вниз — за ним потянулся чёрный хвост дыма. Ребята закричали: «Так

его, мерзавца!» И даже захлопали в ладоши.

«Ястребок» ринулся на другого врага прямо в лоб, но тот скользнул

вниз и ушёл в сторону, а в это время из-за облаков вынырнул третий

«мессершмитт» и длинной пулемётной очередью ударил в хвост «яку». Самолёт

задымил и пошёл на снижение. Он летел к земле так круто и с такой большой

скоростью, что, казалось, уже не спланирует и врежется в землю. «Но что же

лётчик не выбрасывается с парашютом?.. — беспокоились мы. — Может,

убит...» Нет, вот самолёт выравнивается, планирует... Наверно, думаем,

сядет в рожь. А рожь-то сухая, спелая. Загорится. Смотрим, шасси почти

задевают за колосья, но самолёт минует ниву и садится на картофельное

поле: подпрыгивает, качается из стороны в сторону и бороздит землю. Ох,

как бы не перевернулся! Я тут же крикнул двум автоматчикам: «А ну, бегом к

самолёту!»

Но нас опередил всадник на белом коне: он проезжал недалеко от места

приземления самолёта. Смотрю в бинокль: Владимиров спрыгнул с коня — и к

самолёту, от которого валил чёрный дым; появились язычки пламени.

Владимиров вскочил на крыло и, ухватив лётчика под мышки, вытащил его из

самолёта. В это время «мессершмитт» снизился и, сделав над «ястребком»

круг, дал пулемётную очередь. В бинокль я заметил, как пули пробежали по

картофельному полю и подняли лёгкую пыль. Видно, фашист бил из

крупнокалиберного. Владимиров схватил лётчика в охапку и потащил его в

сторону, к большой яме, из которой местные жители добывали песок. В

горящем самолёте стали рваться боеприпасы. Как бы, думаю, не сразило ребят

осколками. Потеряв из виду своих бойцов, я нервничал: где они там

пропали?.. А Владимиров вот-вот уже у ямы... Ещё бы один шаг — и он в

укрытии. «Мессер» делает круг и бьёт пулемётной очередью. Владимиров с

лётчиком повалились в яму...

«Эх, — думаю, — не успели мои ребята!..»

После этого вражеский лётчик решил расправиться и с белым конём,

который ожидал своего хозяина у кустика. Сделав над ним круг, лётчик дал

очередь из пулемёта. Лётчик не заметил во ржи двух наших автоматчиков. Они

ударили по «мессеру» бронебойно-зажигательными, он врезался в землю и

взорвался. А ваш белый конь помчался по дороге...

Дуванов помолчал, а потом добавил:

— Вот и вся история...

Я поехал в медсанбат. В саду под яблонями стояли длинные палатки с

целлулоидными окошками.

Около палатки я встретился с командиром медсанбата врачом

Александровым.

— Наверно, за своим помощником приехали? — спросил он.

— Да. Ну как он?

— Герой. Лётчика спас и первую помощь ему оказал. Но сам ранен.

Мы зашли в палатку. В ней рядами лежали на носилках раненые после

операции. В углу, слева, мы увидели смуглого молодого лётчика с

забинтованной головой. Около него сидел Миша Владимиров. У него была

забинтована шея. Как только мы вошли, Владимиров встал и, будто в чём-то

винясь передо мной, доложил:

— Товарищ начальник, ваше задание выполнил. А тут такой случай...

Задержался... И Воронок куда-то убежал...