стороне улицы. Иногда он плотно закрывал глаза, чтобы яснее себе

представить, как слепой чувствует себя. На миг Васильев погружался в

тёмную бездну и тут же открывал глаза. Тяжело было без привычки. Будто в

подземелье каком-то, и не знаешь, куда идти.

Норка шла послушно — ведь это так нетрудно. Но её надо было научить

понимать и обходить все «человеческие препятствия» — вернее, препятствия

для слепого. Сначала она стремилась «срезать углы» при переходе через

улицу, как это делают обыкновенно все собаки, а через небольшие

препятствия пыталась прыгать и тащила за собой человека. Но Васильев не

шёл за ней, он упирался и говорил строго: «Нельзя!» Норка оттопыривала

одно ухо и отрывисто лаяла: «Ам!» Вероятно, она спрашивала: «В чём дело?»

Она по-своему недоумевала: почему эти улицы надо переходить непременно на

перекрёстках, да ещё под прямым углом? И почему сильный человек не может

перепрыгнуть небольшой ровик или бревно? Васильев осторожно обходил бревно

стороной, а через ровик переходил по мостику. Так должен поступать слепой.

Когда Норка стремилась перепрыгнуть небольшие предметы, лежащие на её

пути, Васильев спускал поводок до земли и задевал им за этот предмет.

Собака рвалась вперёд, а поводок больно дёргал её назад. Да, лучше уж

обойти стороной. Эти предметы Норка быстро научилась обходить, но

препятствий выше её роста она не чувствовала. Но ведь там, где собака

пробегала свободно, не глядя вверх и не замечая препятствия, человек может

задеть головой. Васильев останавливал Норку перед высокой перекладиной и,

постукивая по ней палкой, говорил: «Нельзя, обход» — и при этом тянул

собаку за поводок в сторону. Нет, она всё-таки не чувствовала никакой

опасности в этом препятствии и старалась прошмыгнуть под перекладину.

Тогда Васильев сделал так, что перекладина упала на Норку в тот момент,

когда она хотела пройти под ней, и больно стукнула по шее. После такой

неприятности Норка стала посматривать вверх и обходить всякое высокое

препятствие, расположенное на уровне человеческого роста и даже выше.

— Ну как, Норка, теперь поняла? То-то, упрямая... — сказал Васильев и

улыбнулся.

После каждого исполненного приказания хозяин говорил ей: «Хорошо...

хорошо...» — и поглаживал при этом по голове сильной, мягкой рукой. А то и

давал кусочек вкусного варёного мяса. На ремешке, перекинутом через плечо,

висела у Васильева парусиновая сумочка. Как только Васильев опускал в неё

руку, собака нетерпеливо переступала с ноги на ногу и не сводила с него

влажно блестевших тёмных глаз. Получив кусочек мяса, Норка виляла хвостом

и беззвучно оскаливала большие белые зубы, будто смеялась от удовольствия.

Васильев научил её уступать дорогу машинам, повозкам, верховым, но

бесшумному велосипеду, к которому Норка привыкла у Бориса, она не хотела

уступать. А ведь велосипед может сшибить слепого. Пришлось во время

дрессировки нарочно наехать на неё. Норка обозлилась и стала бросаться на

всех велосипедистов. Пришлось отучать её от этой дурной привычки.

Через два месяца дрессировки в лесном городке Васильев направился с

Норкой на окраину Москвы.

Попав на бойкую городскую улицу, Норка сначала испугалась и

попыталась увести «слепого» в боковые, более тихие улицы. Но Васильев её

не пускал.

— Нельзя, прямо вперёд! — строго приказал он.

Попробовал Васильев обратить внимание Норки на световые сигналы

уличного движения, но она не поняла их. Она от природы страдала, как и все

её сородичи, дальтонизмом: не различала цветов. Но зато, приученная

понимать жесты, ока замечала изменения в положении

милиционера-регулировщика. Когда милиционер своей полосатой палочкой

приостанавливал движение машин, Норка смело устремлялась вперёд, ведя за

собой хозяина.

Наконец Васильев повёл её туда, где было особенно много людей: на

вокзал, базар и скверы. Норка шла точно прикованная к своему хозяину и не

проявляла к людям никакого интереса, кроме одного: как бы не столкнуться с

ними и свободно провести своего «беспомощного» хозяина. А хозяин иногда