Но по всем вышеперечисленным причинам Белозеров на цыр-цыр внимания не обратил. Точнее, обратил, но списал на внутреннее раздраженное клокотание.

И так было до двух часов пополудни.

Потом пробило два часа. Новостей не было. И это значило, что нужно подвести черту: группа Мамеда-праведника потерялась.

То есть вот взяла – и как сквозь землю провалилась.

Это было не просто непонятно. Это было совершенно поперек всего, не укладывалось ни в какие рамки и не лезло ни в какие ворота.

Белозеров ехал в машине на доклад и снова и снова думал об этом, и никакого цыр-цыр уже не было, а просто вся левая часть тела налилась холодной тяжестью и сдавила сердце.

Он пошарил в кармане пиджака, где прежде, до операции, всегда лежала стеклянная трубочка нитроглицерина. Хотел сказать водителю, чтобы тормознул у аптеки, да опять стал думать о том же – и отвлекся.

В мозгу снова и снова проворачивались десятки и сотни обстоятельств, которые только и могут, сложившись единственно верным образом, обеспечить успех спецоперации такого масштаба. Где ошибка? Голову бы дал на отсечение – нет ошибки. С самого начала орудовали ювелирно… да ну, куда там ювелирам: как в цеху, где варят детали для космических кораблей, – руки в белых перчатках, тишина, атмосфера чистого аргона… На Мамеда выходили издалека, очень издалека, через четвертые руки. Никто из его окружения заподозрить этого не мог. На шарап не брали, предложение было сделано с первого раза весьма солидное: разменной монетой пошла жизнь старшего брата Мамеда, полевого командира Касыма-караванщика, закрытого полгода назад по расстрельной статье. Поэтому на контакт Мамед пошел сразу, принял условия, вел себя разумно, следовал указаниям. В целом следовал. С незначительными отклонениями.

Ах, надо было заглушить дело, как только случились эти

“незначительные отклонения”, операцию прекратить, постараться взять

Мамеда в Медноводске и… да что теперь!

Министр обороны самопровозглашенной исламской республики (звучит-то как! а на самом деле – самопровозглашенный бригадир обнаглевших бандитов и убийц!) с недавних пор был кровником Мамеда-праведника и его злейшим врагом (отдельная история: министр хотел подмять Мамеда под себя, да как-то так вышло, что Мамед не больно-то подмялся, зато в процессе мирных переговоров невзначай грохнул брата министра; братьев у них там у каждого – как собак нерезаных, половина проблем из-за этого). В результате чего был поставлен почти вне закона несмотря на прежний авторитет, заработанный разнообразными зверствами, производимыми под лозунгами истинной веры и освобождения

(в частности, гордится, говорят, изобретением так называемого

“медноводского галстука”, устраиваемого путем просовывания языка жертвы в щель перерезанного горла – ну не молодец ли? не остроумец?). По причине таковых осложнений обзавестись взрывчаткой у своих Мамеду оказалось труднее, чем на стороне… Ясно, понятно, все люди, все человеки, приняли такую постановку вопроса – не отказываться же из-за пустяка от хорошей задумки? Вывели Мамеда на одного лихого вояку из Медноводской мотострелковой, и тот, натурально, прямо с дивизионного склада выдал бывалому террористу четыре гаубичных снаряда, то есть в общей сложности и в пересчете на тол больше двух центнеров. И все было бы хорошо – в том смысле, что зло не осталось бы безнаказанным, ибо есть на такие дела военная прокуратура и прочие институты поддержания законности, – но Мамед зачем-то зарезал этого несчастного… как его?.. Корина этого, да еще и прапорщика-шофера вдобавок, который в отличие от подполковника, по которому давно тюрьма плакала, вообще, похоже, ни сном, ни духом.

Вот такие “незначительные отклонения” – хоть стой, хоть падай.

Короче, Белозеров про них мог бы и не знать. Информаторов в группе

Мамеда, к сожалению, нет. Постоянного контакта или тем более наблюдения тоже нет – как его обеспечить? Правда, сам Мамед с последней встречи унес несколько микропередатчиков – две канцелярские кнопки в подошве ботинок, один в подаренной авторучке, да еще один на левой штанине. Дольше всех прожил именно этот, на штанине. Но на пятый день и он замолк. Разбирайся теперь почему.

Может, Мамед те штаны в стирку сдал, кто его знает… В общем, сведения совершенно случайно вылезли. Легла на стол оперативка,

Белозеров скользнул по ней незаинтересованным взглядом. Все как всегда: бронетраспортер взорван, трое погибли, ведется расследование… взрыв на базаре в селе Ушала, девять насмерть, четырнадцать ранено… поджог маслокомбината в Акчурае (еще удивился – какой поджог? этот маслокомбинат еще года четыре назад в ноль размолотили артилерией, когда штурмовали укрепрайон на восточной окраине, – ну молодцы, все-таки нашли там что-то такое, что можно под этот поджог списать), нападение на отделение милиции, перестрелка… подполковник Корин и прапорщик Черных пропали без вести… “Корин, Корин, – пробормотал он, невольно морщась. – Это же что-то такое… Корин, Корин… что-то знакомое…” И вспомнил: мать честная, подполковник же Корин!

И тут же звонок из группы: “Товарищ генерал, разрешите доложить… относительно подполковника Корина”. “Знаю, – буркнул Белозеров.
–

Раньше надо просыпаться, Филиппов…”

И бросил трубку.

Так что знал, знал. И есть кому подтвердить.

И теперь, шагая по мягкой, с длинным ворсом ковровой дорожке к кабинету начальника “семнадцатки” Кривича, Белозеров продолжал мучительно искать ответы на несколько вопросов, самый простой из которых был таким: кой черт дернул его неделю назад скрыть информацию об этих “незначительных отклонениях” от шефа?

Нет, действительно! Бог ты мой, какая муха укусила?! Боялся, что

Кривич учует опасность и отменит операцию? Отменит в самом начале, чтобы не допустить ее провала в самом конце – что, несомненно, куда неприятнее и затратней. Отменит, прекратит – и Белозеров не доведет свое любимое, долго лелеемое детище до заслуженного им блестящего финала… и не обретет почти уже снисканных лавров, да и “кругляка” второй степени, не первый год поджидаемого, тоже не обретет… Так, что ли?

Пожалуй.