Вот в чем дело. Здесь хотели устроить грандиозный общественный банкет с целью выразить народное сочувствие той политической линии, которая была определена в депешах, и все это в самом верноподданническом духе по отношению к государю и его правительству. Само собой разумеется, генерал Тучков не счел возможным взять на себя ответственность за этот обед, в котором должны были принять участие две тысячи человек*. Он снесся с Петербургом, и там, как и следовало ожидать, решили, что от подобной манифестации лучше воздержаться. Это все та же старая песня. Здесь, как ты понимаешь, это глупое и бессмысленное недоверие произвело самое отвратительное впечатление. Ну, я, вспылив, черкнул несколько горячих слов в Царское* и хотел бы, чтобы они были перехвачены теми, к кому, в сущности, относятся. Увы, это ребячество с моей стороны, я это прекрасно понимаю, но бывают случаи, когда предпочитаешь проповедовать стенам, чем молчать… А вот каким в настоящую минуту представляется положение дел вовне. Наш ответ свалился им как снег на голову, настолько державы в своей наглой заносчивости не ожидали от нас серьезного отпора*. Рассказывают, будто Наполеон, прочитав обращенную к нему ноту, воскликнул: «Это более чем гнусно, это смешно». Его устами глаголила сама Судьба. Отныне для него это уже спор не политический. Это чисто личный спор между Россией и ее будущностью, с одной стороны, и с другой — этой жалкой тенью Наполеона, которая может с минуты на минуту испустить едва теплящийся в ней дух. — Англия, прекрасно это понимающая, кажется, пока еще сильно колеблется. И если она действительно склонится к тому, чтобы воздержаться, этот жалкий авантюрист кончит, как и начал, самым смехотворным фиаско, которого на сей раз он не переживет. Но… увы, кому дано провидеть будущее! — Однако довольно. Может быть, ты хочешь знать, как мое здоровье. На днях у меня был довольно легкий и короткий рецидив боли в ноге. Но она быстро прошла. В общем, я чувствую, что проводимое мною лечение приносит мне пользу. Гомеопатические порошки, которые я сейчас принимаю, действуют на этот очаг болезни сильнее, чем всё, что я принимал до сих пор. И доктор обещает мне полное выздоровление. Да будет так! — Только из всего этого не следует, что неведение, в котором я нахожусь относительно вас, станет менее гнетущим и что все эти каракули, которыми я испачкал 4 страницы, не окажутся гласом вопиющего в пустыне.

Храни тебя Господь.

Moscou. Dimanche. 28 juillet

Mon Prince,

J’ai recu votre ch`ere lettre juste au moment o`u j’allai d^iner chez Katkoff. Je vous laisse `a juger de la satisfaction intime que j’ai eue `a la lui lire et de celle non moins vive avec laquelle cette lecture a 'et'e accueillie. L’excellent homme a 'et'e p'en'etr'e des bonnes et gracieuses paroles que vous lui adressez, de ces paroles dont vous avez le secret…

Votre derni`ere d'ep^eche `a Budberg* est venue ici `a point nomm'e pour faire tomber `a plat les vagues appr'ehensions que la presse 'etrang`ere aurait aim'e `a accr'editer sur de pr'etendues d'efaillances et des concessions 'eventuelles de notre part.

On a retrouv'e dans cette d'ep^eche le m^eme accent et la m^eme inspiration que dans les pr'ec'edentes, et on vous a su gr'e, mon Prince, de vous ^etre h^at'e de la publier. Cette publication, assur'ement, ne facilitera pas `a Mr Drouin de l’Huys* la r'edaction de sa d'ep^eche. — En un mot, votre position ici est grande et belle. Le Bon Dieu vous devait bien cela… On sent que vous ^etes `a l’unisson du pays, et que ce qui vous inspire et vous soutient envers et contre tous, c’est la conviction profonde que le pays dans les circonstances donn'ees est pr^et `a tous les sacrifices, `a tous, sans exception, sauf une seule: celui de son honneur. Je sais que cette phrase a 'et'e dite et r'ep'et'ee vingt fois. Mais ce qui caract'erise pr'ecis'ement la situation, c’est que cette fois cette phrase est une r'ealit'e.

Aussi bien qu’on ne se dissimule gu`eres ici la gravit'e de la question ext'erieure, — gr^ace `a vous, mon Prince, ce n’est pas elle qui pr'eoccupe le plus les esprits… La grande pr'eoccupation est ailleurs. Elle est `a Varsovie… Je ne saurai vous rendre le sentiment de d'ego^ut, de plus en plus exasper'e, qu’inspire ici le spectacle de tout ce qui s’y passe, et cette impression est constamment raviv'ee par des informations tr`es pr'ecises…La retraite du Marquis* avait 'et'e vue avec plaisir, mais c’est qu’on s’attendait `a la voir suivie d’une autre, encore plus impatiemment d'esir'ee. Car, `a tort ou `a raison, on est convaincu ici que la pr'esence du Grand-Duc `a Varsovie y rendra impossible l’action de toute autorit'e s'erieuse et efficace*. On le croit trop identifi'e `a l’absurde syst`eme que nous avons vu `a l’oeuvre et dont nous recueillons les fruits pour qu’il f^ut permis d’esp'erer que, sans se compromettre encore davantage, il puisse s’associer `a un syst`eme tout oppos'e, celui de l’unit'e absolue dans le pouvoir, en un mot de la dictature militaire. Or, on ne croit pas ici qu’il y ait dans le Grand-Duc l’'etoffe d’un dictateur… Eh bien, mon Prince, ce r'esultat si desir'e, si 'evidemment n'ecessaire — la cessation la plus prompte d’un r'egime qui est un scandale et un danger — eh bien, ce service signal'e, c’est encore de vous, mon Prince, de votre l'egitime influence que le pays esp`ere l’obtenir. Il en est temps, il en est plus que temps.

Mais je ne veux pas abuser du v^otre, et il me reste tout juste assez de place pour vous r'eit'erer, mon Prince, du fond du coeur, mes remerciements et l’expression de mon bien tendre d'evouement. Ф. Тютчев

Москва. Воскресенье. 28 июля

Любезный князь,

Я получил ваше драгоценное письмо в ту самую минуту, когда шел обедать к Каткову. Предоставляю вам судить о том глубоком удовлетворении, которое я испытал при чтении ему этого письма, и о том, не меньшем, удовлетворении, с коим это чтение было встречено. Этот прекрасный человек был до глубины души растроган добрыми и задушевными словами, обращенными к нему, теми словами, что вы один умеете находить.

Ваша последняя депеша Будбергу* появилась здесь как раз вовремя, чтобы вконец развеять те смутные опасения, которые хотела бы посеять иностранная печать относительно мнимых проявлений слабости и возможных уступок с нашей стороны.

В этой депеше почувствовали тот же тон и то же вдохновение, что и в предыдущих, и были признательны вам, князь, за то, что вы поспешили ее обнародовать. Это обнародование, конечно же, не облегчит господину Друэну де Люису* составление его депеши. — Одним словом, ваше нынешнее положение высоко и блестяще. И вы заслужили это пред Господом Богом… Чувствуется, что вы действуете согласно устремлениям страны, а вдохновляет и поддерживает вас вопреки всем и вся глубокая уверенность в том, что в настоящих условиях страна готова пожертвовать чем угодно, не поступаясь только одним: собственной честью. Я знаю, что это говорилось и повторялось двадцать раз. Но на сей раз эти слова подтверждаются действительностью — и это вполне определяет ситуацию.

Хотя никто здесь и не обманывается насчет серьезности конфликта с заграницей, но благодаря вам, дорогой князь, не он теперь занимает умы. Не им поглощено всеобщее внимание, а тем, что творится в Варшаве… Я не смогу передать вам чувства отвращения, все более и более ожесточенного, которое вызывается здесь зрелищем происходящего там, и это ощущение постоянно поддерживается весьма точными сообщениями… Отставка маркиза* была встречена здесь с удовольствием, так как полагали, что за ней последует другая, ожидаемая с еще большим нетерпением. Ибо — справедливо ли, нет ли — здесь уверены, что, пока великий князь в Варшаве, никакие серьезные и действенные меры к укреплению там власти невозможны*. Его личность слишком отождествляют с существовавшей до сих пор нелепой системой управления, плоды коей мы пожинаем, чтобы можно было надеяться на то, что, не поставив себя в еще более неловкое положение, он сумеет примениться к прямо противоположной системе — абсолютному единовластию, сиречь к военной диктатуре. Одним словом, здесь не слишком уверены в том, что великий князь обладает способностями диктатора. И вот, князь, этого исхода, столь желанного, столь очевидно необходимого — скорейшего уничтожения позорного и опасного порядка, — этой выдающейся услуги отчизна ожидает опять-таки от вас, от вашего законного влияния. Пора, давно пора.

А мне пора и честь знать, тем более что свободного места остается ровно столько, чтобы от всего сердца еще раз выразить вам, князь, мою благодарность и заверить в моей нежнейшей преданности. Ф. Тютчев

Я вчера послал к вам, почтеннейший Иван Сергеевич, довольно плохие стихи и просил бы вас не помещать их в вашем «Дне»*, — но все-таки, для очистки совести, не могу не сообщить вам следующих поправок — первые четыре стиха заменить, напр<имер>, этими: