Петерб<ург>. Четверг. 4 января 1868

Посылаю вам довольно куриозную вещь. Мне сообщили ее по секрету из Министерства ин<остранных> д<ел>, и по секрету я передаю ее вам, прося вас убедительно не оглашать ее ни прямо, ни косвенно, — предоставляя вам, впрочем, заключающимися в ней данными воспользоваться по усмотрению вашему. Эта записка сообщена нашим тайным агентом в Париже*, потому что, по причине крайней неудовлетворительности нашего официального представителя*, мы должны содержать еще дополнительную, более дельную дипломацию.

Обратите вниманье на то, что сказано в конце письма о различии воззрения французского министерства касательно Греции и славянского дела*. В этом заключается вся суть современного положения. Это новая попытка, и, вероятно, последняя, того, что уже несколько раз повторялось в истории Европы, попытка общими силами союзного Запада подавить славянские племена, и вот почему всякое заявление со стороны России о своей солидарности с славянами уже считается Западной Европою чем-то вроде вызова и заключает в себе как бы зародыш враждебной нам коалиции. — И потому еще раз и с большою, против прежнего, уверенностию повторяю, что если будущею весною не произойдет столкновения на Рейне, вследствие ли итальянских дел или по какой другой причине, то нам предстоят большие тревоги и опасности по восточному вопросу… Мы навязали их себе нашим глупейшим бестолковым миротворничаньем прошлою весною, как я тогда еще предсказывал кн. Горчакову*.

Слишком, слишком поздно начинает приходить к самосознательности наша политика. Время упущено. — Mors Caroli — vita Conradini, mors Conradini — vita Caroli*, — вот чего мы вовремя не поняли по отношению к Западу.

Ваши две последние статьи о предостережениях* здесь произвели сильный эффект и, разумеется, сильно раздражили против вас предержащую власть, которая упрекает вас в недостатке всякой деликатности, почти что в неблагодарности.

Я имел вчера, по этому случаю, довольно оживленный разговор с Похвисневым, не приведший, понятно, ни к какому заключению.

Простите. Анну обнимаю.

Ф. Т.

Петербург. 30 января <18>68

Ваши последние статьи — касательно интимидации [53] — очень метки и своевременны * . Податливость всякого рода интимидациям всегда соразмерна с бессознательностию. — Впрочем, что касается до турецких славян, т. е. до восточных христиан, то тут инстинкт довольно силен, чтобы устоять против каких бы то ни было внушений, — в этом вопросе политика наша не изменится. Другое дело — вопрос об австрийских славянах. Вот что следует выяснить и определить.

Следует, еще раз, создать по этому вопросу для русской политики легальную почву, т. е. заявить, во всеуслышание целой Европы, наше полнейшее сочувствие к австрийским славянам на основании их законной равноправности*, ничего не скрывая, ничего не умалчивая, и чем откровеннее будет наше заявление, тем менее возбудит оно подозрений и нареканий.

Вот как, по-моему, следовало бы поставить вопрос.

Австрия — по существу своему — есть и не может не быть федеративным государством. Славянскому элементу принадлежит числительное большинство. Желать, чтобы это большинство не лишено было равноправности, — не только не заключает в себе ничего враждебного существенному интересу Австрии, но самое ее существование немыслимо вне этого условия, следственно, настаивать на этом условии — не посредством дипломатического вмешательства, на которое мы не имеем никакого положительного права, а свободным словом русской печати — не представляет ничего такого, что бы могло быть истолковано в смысле заклятой вражды против настоящих, законных интересов Австрии. — Это нерв всей аргументации. — Мы нисколько не обязаны признавать Австрию исключительно немецкою или мадьярскою державою, — для нас она, по преимуществу, славянская, и желанием, чтобы славянскому большинству принадлежала подобающая ему в судьбах Австрии доля влияния, мы свидетельствуем о желании установить и упрочить с этою державою самые дружественные отношения…

Вот, мне кажется, как надо поставить вопрос, чтобы завоевать для нашей антиавстрийской агитации законную почву*.

P'etersbourg. 2 f'ev<rie>r

Maintenant, ma fille ch'erie, que le mariage d’Othon est un fait accompli*, rien, j’esp`ere, ne t’emp^echera de c'el'ebrer demain la f^ete de ta patronne avec tout le recueillement possible, et je m’y joins de tous les voeux que je forme pour toi et ton cher mari, et cela `a tous les points de vue de votre contentement `a venir. Apr`es les 'epreuves de ces derniers temps, il me semble, humainement parlant, que vous auriez droit `a un retour de chances heureuses — et en t^ete de celles-ci je mets, comme de raison, la r'ealisation de ce qui a 'et'e le voeu constant de ta vie enti`ere…*

Ici on est pour le moment dans les f^etes, bals et concerts jusqu’au cou… gr^ace `a la famine…* Cette m'ethode de faire f'eerie de la charit'e aux gens est l’'equivalent du travail amusant, invent'e pour instruire les enfants, et le r'esultat en est presque le m^eme. — C’est incroyable `a quel point la nature humaine est peu s'erieuse.

Et au milieu de ce brouhaha de charit'e dansante et de cet 'etalage de souscriptions, on ne parviendra jamais `a 'etablir, ne f^ut-ce qu’`a titre d’avertissement pour l’avenir, quelle est la part de la responsabilit'e qui revient `a l’impr'evoyance et `a l’incurie de l’administration dans le d'esastre qui atteint le pays.

En attendant le pauvre Валуев est toujours souffrant et oblig'e de se tenir renferm'e dans une chambre noire `a cause de ses yeux malades… La crise, que l’on pr'evoyait au Minist`ere des Affaires Etrang`eres, est ind'efiniment ajourn'ee*. J’ai des raisons de croire que les pr'edilections personnelles sont en faveur d’Ignatieff — qui assur'ement est un homme capable et voyant plus clair que d’autres, mais les inconv'enients d’un pareil remue-m'enage, en pr'esence d’une Europe m'efiante et alarmiste, ne seraient pas suffisamment compens'es par les avantages qui en r'esulteraient. Dans les conjonctures actuelles notre action la plus efficace est dans l’inaction, mais une inaction intelligente… Il faut durer pour laisser aux autres le temps de se dissoudre.