–  Заткнись, - сказал он.
– Не трещи. Слишком много ты болтаешь.

–  А где наша старая комната?

Вдруг она поняла, что не может доесть хлеб. Она отдала его отцу и, обессилевшая, опустилась на подушку. Маколи велел ей лежать и отдыхать. Сам он пошел к столовой. Крапинка был уже там и выглядел заправским свэгменом, с головы до пят. Нагнувшись к печке, он раскуривал тоненькую самокрутку.

–  Как девочка?

–  Нормально. По-моему, теперь все будет в порядке, - сказал Маколи.

–  Да… ты здорово ее пропарил. Повезло.
– Он кивнул, потом поежился.
– Когда я от вас вышел, забрался в кучу шерсти, прямо в пальто, - а сна ни в одном глазу, хоть провались.
– Он поднял голову и, неожиданно повеселев, широко улыбнулся.
– Стало быть, малышка, говоришь, в порядке?

Маколи кивнул.

–  Сам не понимаю, - сказал он довольным голосом.
– До чего живучая козявка, сроду таких не видал. Была бы она целлулоидной собачкой, то, наверное, и в адском пламени бы не сгорела.

–  Не то что этот тип, - вздохнул Крапинка.

–  Кто?

–  Хинчи, мой напарник. И не сказать, чтобы он был какой-нибудь там придурок или в этом роде. Вовсе нет. Разберись-ка тут.

Маколи положил ему на плечо руку.

–  Послушай, - сказал он мягко.
– Брось ты психовать из-за него. Пусть уж он сам психует.

Крапинка подскочил, возмущенный.

–  Я из-за него психую! Было бы из-за кого… очень нужно - из-за барана безмозглого. Я ведь так просто, к примеру. Я…

Он встретил понимающий взгляд Маколи и, осекшись, отвернулся.

–  Черт те что, - сердито буркнул он.
– Печь какая-то аборигенская, дунь - и погаснет.

–  А ты бы дров подбросил.

–  Дров!
– взвизгнул Крапинка.
– Подбросил бы, если бы были. Нигде ни щепки.

–  Да успокойся ты, - сказал Маколи, криво улыбнувшись.
– Не так уже все плохо. Кое-чего мы с тобой авось насобираем.

Он намерен был уйти как можно раньше. Пешком до Колларенебрай - день пути, а ему хотелось добраться до города засветло. Постреленка надо было устроить так, чтобы она хоть немного окрепла. Ей требовался теперь хороший уход, и у Маколи возникла на этот счет одна идея. Белла Суини, вот кто ему поможет. По пути от Колларенебрай он завернет в Уолгетт и подкинет Постреленка Белле, пока не найдет работу, а может, Белла согласится оставить у себя девочку насовсем.

Он уговорил Пострела поесть мяса. Потом одел ее как можно теплее. Она проковыляла несколько шагов по двору и села на свэг, греясь на солнышке. Маколи прибрал в обеих комнатах, чтобы они выглядели чисто, как до их вселения, глянул, не оставил ли чего-нибудь, и собрался в путь.

Вперевалочку, с угрюмым видом, подошел Крапинка.

–  Жаль, что ты уходишь, - сказал он.

Маколи пожал ему руку.

–  Понравился ты мне, приятель, - сказал Крапинка.
– Мы с тобой бы спелись.

–  Да ты бы заморил меня своей добротой.

Крапинка ухмыльнулся.

–  Нет уж. Иной раз под настроение я бываю как кремень. Жаль только, настроение это на меня редко находит. Как у тебя с деньгами?

–  Нормально.

–  Я это к тому, что в случае чего мог бы тебе малость подкинуть.

Маколи похлопал его по плечу - ладно, мол, спасибо, но не надо.

–  Ты ведь будешь тут, когда приедут стригали. Если встретишь парня по прозвищу Счастливчик Риган, можешь передать: я говорил, что глаза у него больно завидущие. Да, а еще Страус Маккензи, Грин-Узелок, Мик и Тед Беннеты. Этим скажешь, я, мол, спрашивал про них и любой когда угодно может подкинуть свое полено в мой костер.

–  Все сделаю, приятель.

Маколи перебросил свэг через плечо, другой рукой поднял Пострела. Его поразила ее легкость, лишь сейчас он понял, как она исхудала.

–  Удачи тебе, - крикнул Крапинка вслед.
– Пришли как-нибудь весточку.

–  По какому адресу?
– оглянулся на ходу Маколи.

–  Да куда-нибудь в Австралию, подальше от обжитых мест.
– Крапинка помахал рукой.

У Маколи осталось еще одно дельце в домике с кухней. Когда чернявая девушка вышла на его стук, он сунул ей в руку фунтовую банкноту. Она взглянула на него полуиспуганно, робко.

–  Возьми, - сказал Маколи.
– Это твоё. Теперь я ничего тебе не должен. Мы в расчете.

Больше он ни слова не сказал. Он знал, что она смотрит ему вслед, и был доволен. Доволен потому, что ничем никому не обязан, все поставлено на свое место, названо своим именем. Ни она к нему претензий не имеет, ни он сам к себе. Долг выплачен.

Прошагав милю, он опустил на землю свою ношу и остановился передохнуть. Пока он курил, его потное лицо обсыхало.

–  Папа, ты любишь носить меня на руках?