–  Ты без свэга пойдешь, да?
– сказал она, насупившись. Это было и утверждение, и вопрос, и Маколи тут же понял, что Пострел не так уж легковерна. Она смекнула, что, во-первых, отец не стал бы звать ее с собой, если бы замышлял какое-то предательство. Тогда бы он, наоборот, постарался оставить ее здесь, на берегу. И потом: пока вещи при ней, он никуда не убежит.

Зато у самого Маколи душа не лежала оставлять ее здесь.

–  Пошли-ка лучше, - сказал он.

–  Нет, я хочу остаться.

–  Ты можешь спокойно оставить ее на меня, - вмешался Десмонд, на миг вынырнув из глубин самосозерцания.
– Ей тут будет хорошо. Ты ведь скоро вернешься и тому подобное, а?

–  Пап, ну можно?
– взмолилась Пострел.

Маколи минут пять раздумывал прежде чем согласиться.

В городе его начали одолевать сомнения. Правильно ли он поступил, разрешив девочке остаться; он вовсе не был в этом уверен. Он заглянул в два пансиона; в обоих не оказалось мест, но какой-то прохожий дал ему адрес вдовы, которая брала по временам постояльцев. Маколи зашел и к вдове, где узнал, что ей все время нездоровится; что у ее брата нелады с женой; сестра недавно вышла замуж, хотя ей шестьдесят; сын убит на войне; бобы в этом году, считай, пропали: сил не хватило уберечь их от заморозков. Прекрасно сознавая, что отдает себя во власть Десмонда в Юбке, Маколи упросил вдову сдать ему две смежные комнаты и договорился переехать назавтра вечером. Уходя, он невольно заметил, как заблестел и оживился взгляд вдовы: приход Маколи несомненно был событием в монотонном течении ее жизни.

Теперь ему оставалось только купить еду. Завернуть по дороге в две лавки, которые он уже приметил раньше, и можно возвращаться. Беда свалилась на него нежданно-негаданно. Он не напрашивался на нее. Он просто влип. Все началось с того, что проходя мимо пивной, он услышал крики, оглушительный шум голосов. Затем из двери вывалилась клубком какая-то компания и в пылу драки сбила Маколи с ног. Он еле выбрался из этой свалки - его пинали и лягали. Драчунов было трое; хрипя и рыча, они свирепо обменивались ударами - двое против одного.

Маколи, выступая в роли миротворца, сгреб за шиворот самого крупного из них, повернул его лицом к себе и крепко надавил на бицепсы. Пьяный, злобно ругаясь, вырывался и норовил лягнуть Маколи в голень.

А мгновение спустя кто-то обхватил Маколи сзади и рывком заломил ему правую руку вверх. Он мгновенно обернулся: три… четыре полисмена, хмурые, не склонные шутить, причем двое вооружены дубинками. Изумленный Маколи стал было протестовать, но в ответ ему только еще сильнее заломили вверх руку.

В участке Маколи стал орать на сержанта.

–  Что за чертовня? Что вы мне шьете? В драке я не участвовал. Наоборот, я разнимал их. Вот хоть его спросите.
– Он повернулся к верзиле, которого вытащил из свалки.
– Скажи ему.

–  А, пошел ты!…

Пьяный лишь головой мотнул и сморщился. Маколи, вспыхнув, замахнулся, но удержался - не ударил. Он опять повернулся к сержанту:

–  Послушай, начальник, спроси хоть десять прохожих, все скажут, что я ни при чем. Хочешь, дыхну? Я не пил даже лимонаду. Я и в пивной то этой не был.

–  Всех запереть, - сказал сержант.

–  Но послушай же, - не унимался Маколи.
– У меня ребенок…

–  Это ты слушай меня, - оборвал его сержант.
– Пока тебя задержали за пьяную драку. А не заткнешься, будет и похуже. Всех запереть.

Возмущаясь этой явной несправедливостью, тревожась за Пострела, Маколи должен был признать всю бесполезность дальнейших споров. Он был так же трезв, как сам сержант, это и слепой бы заметил. Но раз уж они его замели, то не выпустят; неохота признавать свою ошибку. Теперь они будут стоять на своем. И этот с полосатыми погонами. И тот недоносок, что ломал ему руку, остролицый, с восковой кожей. Им-то некуда спешить.

Всех четверых затолкали в одну камеру. Маколи не двигался с места, вцепившись в решетку. Остальные, ворча и бубня что-то под нос, разбрелись по углам. Один из тех двух пьяниц, что тузили третьего, стал у него выяснять, в чем, собственно, было дело, чего они не поделили; тот сказал: пес его знает - в чем; похоже, что они подрались просто сдуру.

Потом этот третий нетвердой походкой подошел к Маколи.

–  Лопух же ты, приятель, - сказал он, помолчав.

–  Я?
– рявкнул Маколи.

–  Да не серчай ты, не серчай ты, друг.

–  Пошел вон.

–  В драку полез, - сказал тот со скорбным вздохом.
– Ну, куда это годится? Я вот, например, никогда не лезу в драку. Мой тебе совет.,.

–  Катись к чертовой матери. Понял?

–  Ладно, ладно.
– Тот отошел.
– А вообще-то, спасибо, друг.

Вскоре все они уже храпели; не спал лишь Маколи. Он отошел от решетки. Стал бродить по камере, судорожно стискивая руки. Холодный блеск не угасал в его глазах. Они сверкали, как у хищной птицы.