Чапичев замолчал, а Деревянкин продолжал с удивлением глядеть на него. Причем здесь паровозное кладбище?

— У этих паровозов-«кукушек» были пронзительные свистки. Паровоз умер, а звук навсегда сохранился в ушах. Странно. Наверное, так и поэт. Он весь не умирает…

— Я понимаю, — отозвался Сергей. — А если, скажем, нет у человека поэтического дара, тогда как?

Деревянкин чуть улыбнулся.

— Я уже говорил, кажется: в каждом человеке живет творческое начало, и проявляется оно по-разному. О Галиченкове слыхал? Талантливый снайпер! Свой талант, свое призвание каждый должен сам найти. Ведь можно быть просто талантливым на любовь к людям. И это высший талант. Я хотел бы обладать им и на него променяв бы любую поэтическую славу. А если хочешь откровенно: я вовсе и не поэт. Пушкин или там Маяковский к тридцати шести все завершили. А я, по сути, еще только начинаю. Я должен торопиться, строчки — они как незакаленные стрелы. Поживут день-два, в лучшем случае чуть больше, и умрут.

Поэт всегда с людьми,

Когда шумит гроза,

И песня с битвой вечно сестры.

— Так это же здорово! — воскликнул Деревянкин.

— Гениально, — согласился он. — Эти строки переживут века. И очень жалею, что не я их написал. Мне хотя бы три таких строки. Три на всю жизнь… А теперь послушай мои:

Нет на свете больше чести,

Как в бою фашистов бить,

Воевать с народом вместе,

Верно Родине служить…

— Ты зря бичуешь себя, — сказал Сергей. — Твои стихи тоже нужны, они воюют, как солдаты. Их московские артисты исполняют со сцены. Я сам слышал.

Чапичев оживился:

— Не заливаешь?

— Честное-расчестное.

Деревянкин вдруг почувствовал, что отныне они стали особенно близки.

— Я сегодня очень взбудоражен, — признался Яков. — Говорю, сам не знаю что, а все думаю о них, моих милых. О дочурке особенно. В ее первом письме сорок восемь букв. Сорок восемь! И какие буквы! Огромные-преогромные. Вот полюбуйся.

И он протянул Деревянкину письмо.

— Каждая буква — подвиг.

— А где жена и дочь?

— В Крыму…

Чапичев задумался и стал читать стихи:

Деревянкин запомнил эти строки и за подписью Чапичева опубликовал их через несколько дней в газете.

В редакцию Чапичев вернулся в конце января 1942 года. Положение на фронте значительно улучшилось. Советские войска успешно продвигались вперед на ряде важных участков огромного фронта, и гитлеровская армия, которая до сего времени многим казалась непобедимой, отступала все дальше и дальше на запад.

В эти напряженные для всего советского народа дни работы у газетчиков было невпроворот. Нужно было всюду поспеть, все узнать и обо всем написать.

Каждый день происходили важные события и на Волховском фронте. Своими героическими действиями прославилась тогда артиллерийская батарея старшего лейтенанта Можарова. Чапичев немедленно отправился в эту батарею. Несколько дней жил он вместе с артиллеристами, собирая материал для газеты.

…Бой был неравный. Вражеская пехота при поддержке фашистских танков атаковала батарею офицера Григория Можарова. Вокруг горстки советских артиллеристов образовалось огненное кольцо. Орудийные залпы, рокот моторов, непрерывная стрельба из пулеметов и автоматов — все это слилось в один сплошной грохот боя.

Гитлеровцы наседали ожесточенно. Их было в несколько раз больше, чем защитников батареи. Стрелять артиллеристам приходилось экономно и только наверняка. На помощь героям-артиллеристам пришли бойцы из штаба батареи: планшетисты, шоферы, солдаты взвода обеспечения, хозяйственники. А враг все теснее и теснее сжимал вокруг батареи кольцо, стараясь взять отважных храбрецов в «клещи».

Пример стойкости и мужества показывал командир батареи. Не обращая внимания на ранение, пересиливая боль, он не отходил от орудия, посылая в ствол снаряд за снарядом. Лихорадочно работал подъемным и поворотным механизмами, и стрелял, стрелял, стрелял…

Когда разбили панораму, Можаров стал наводить орудие через ствол. По-прежнему он сдерживал вражеские танки, разворачивал их стальные бока, разбивал ходовые колеса и катки. На колючей проволоке перед окопами артиллеристов висели убитые немцы, но захватчики не унимались. Они снова бросали в бой новых солдат под прикрытием танков и атаковывали позиции артиллеристов.

У орудия в живых остался лишь командир батареи старший лейтенант Можаров. Истекая кровью, он продолжал отбиваться от наседающего врага.

Старший лейтенант Можаров погиб геройски вместе со своими солдатами, как подобает офицеру.

Советский офицер! После Великого Октября и гражданской войны слово «офицер» произносилось с презрением. Это и понятно: офицеры занимали командные посты во вражеских армиях, они посылали в бой солдат против своего народа, стремясь отнять у него только что завоеванную свободу. Белые офицеры в захваченных ими районах чинили жестокие расправы. Но с тех пор прошло много времени. Во главе Советской Армии встали красные командиры, лучшие из лучших бойцов, и по-новому зазвучало старое слово «офицер». Новым содержанием наполнилось оно. Советский офицерский корпус с Честью сражался с врагом во время Великой Отечественной войны. Она закалила его и обогатила большим опытом военного искусства. И те победы, которые успела уже одержать Советская Армия, явились результатом военной зрелости и мастерства офицерского состава. Солдаты законно гордились своими командирами-офицерами и, не задумываясь, прикрывали их в бою собственной грудью…