Солдаты притихли, внимательно вслушиваясь в слова песни.

— Сколько силы в песне, — сказал Чапичев. — Она сопровождает человека всю жизнь. Родился — над ним звучит колыбельная. Подрастает и сам начинает подпевать старшим. Растет и учит новые песни. Человек поет в труде, в радости, в любви и разлуке. В песне звучит душа народа, его славная история, его победы. Об этом надо написать стихотворение.

— Ну и напиши, — поддержал Деревянкин.

— И напишу. И свяжу это с сегодняшним концертом.

— Особенно нужна песня на войне, — сказал Деревянкин. — Она разгоняет усталость, придает бодрость и новые силы…

Солдат, сменивший на сцене гармониста, запел о степи, о зимнем пути и об умирающем ямщике.

Каждый, кто находился здесь, повидал немало смертей, и может потому этот бесхитростный рассказ ямщика брал солдат за душу. Люди слушали песню, и перед их мысленным взором возникали родные деревушки, темные леса, тихие речки. Они будто видели, как вставали над полями туманы. Дрожали на молодых колосьях капли росы. Мелькали затканные серебряным инеем деревья, избы, по самые окна нырнувшие в белые сугробы.

— Ну и молодцы же у нас ребята, — одобрительно проговорил сидевший рядом с журналистами командир роты. — Уж если бить фашистов начнут, не остановишь, песни петь, плясать — тоже мастера.

И снова друзьям-журналистам подумалось: песня — настоящий друг и помощник в жизни, в труде и борьбе. Поэтому так страстно и горячо любят ее советские воины, даже в самой тяжелой боевой обстановке не расстаются с ней.

Снова риск

В очередную командировку Чапичев отправился вместе с Деревянкиным. Редактор на прощание сказал:

— Одного тебя отпускать боюсь. Чего доброго, еще останешься в полку, и тогда некому будет готовить литературные страницы. А мы без них теперь не можем.

Поздно вечером журналисты добрались до батальона, который занимал оборону на самом боевом участке дивизии. Только что была отбита очередная атака гитлеровцев, и солдаты, подгоняемые жгучим морозом, разошлись по блиндажам и укрытиям. В одну из ротных землянок незаметно вошли и корреспонденты. В ней было темно и душно. Солдаты шумно спорили, что-то доказывали друг другу, делились впечатлениями минувшего боя.

Корреспонденты незаметно вытащили блокноты и стали записывать эти бесхитростные рассказы, считая, что им повезло.

— Начало нашей командировки удачное, — сказал Чапичев. — Значит, и дальше все будет хорошо, чует мое сердце.

К утру Деревянкин и Чапичев добрались до штаба полка. Познакомившись с обстановкой, они тут же, не сговариваясь, заявили, что им необходимо принять непосредственное участие в вылазке за «языком». Иначе, мол, не напишем со знанием дела, так, чтобы взволновало других. Командир посмотрел на часы и сообщил, что до выхода на задание осталось полчаса: «Вы вряд ли успеете подготовиться к такому важному и ответственному заданию».

— Да мы давно уже готовы, — сказал Чапичев.

— Готовы, говорите, — усмехнулся командир и махнул рукой. — Ладно, берите мою машину: на ней вы быстро доберетесь до разведчиков.

…Отряд разделился на две боевые группы.

Минометчики заранее подготовили путь разведчикам: все поле исковыряли минами, что называется, распахали снежную целину. И теперь разведчики, одетые в маскхалаты, легко прятались в воронках от снарядов.

Как только стемнело, обе группы выбрались на открытое поле и поползли в указанных направлениях. Немцы выпустили ракету, и вслед за ней в воздухе повис яркий фонарь. Разведчики застыли на месте.

Деревянкин увидел недалеко от себя пулеметную точку. Он мог приложить автомат к плечу и расстрелять гитлеровцев, но приказано было действовать осторожно, тихо. Немцы сами открыли стрельбу. А под шум стрельбы убрать вражеского пулеметчика было проще. Но он помнил железное правило разведчиков. Командир взвода повторил его перед выходом: «Не поддавайтесь провокациям и панике, когда враг поднимет стрельбу. Влипните в землю. Переждите и опять ползите.

Чаще всего враг стреляет наугад, не видя никого впереди».

И выдержка спасла. Немцы угомонились. Фонарь долетел до земли и погас.

В это время вторая группа подползла к лесной опушке. Каждый куст и бугор мог оказаться вражеской огневой точкой, и разведчики должны были проскользнуть незаметно для врага, не выдавая себя.

Вдруг впереди метнулись четыре тени. Чапичев стал внимательно наблюдать. Неизвестные перебежали через овражек. Постояли. Пошептались. «Разведчики врага, — подумал политрук. — Надо что-то предпринять. Но что? Командир лежит, как застывший намет снега».