Оленич легонько постучал в дверь, и она бесшумно отворилась - на пороге появилась женщина лет шестидесяти пяти, с круглым, почти бескровным лицом и ласковыми светло-голубыми, точно выцветшими, глазами старой монахини.

–  Не спит?
– спросил Андрей.

–  Нет, лежит отдыхает. Только что кончил диктовать - записывали два студента. Заходите, он вам всегда рад. Товарищ с вами?

В крохотной передней стоял стеклянный шкаф, в нем висел парадный мундир полковника с множеством орденов и медалей.

Оленич кивнул на мундир и прошептал:

–  Самое страшное, что Белояр ни разу не надевал его.

–  Как? Почему?
– удивился Николай.

–  Ну, это как икона, что ли… Или как памятник…

Рядом со шкафом - трехколесная коляска, на ней Белояра вывозили на прогулку.

В палату вели стеклянные двери, и Андрей растворил их, пропуская вперед Николая.

–  О, какие гости сегодня ко мне!
– послышался веселый голос.
– Слышал, слышал я, что собираетесь приобщиться к мирной трудовой жизни.

–  Да, товарищ комиссар. Приезжал к Петру Негороднему старик из села, хотел забрать старшего лейтенанта домой, но тот наотрез отказался. Сказал, что уже не в состоянии изменить место. Старик возражал…

–  И что же сказал старик?

–  Живые должны возвращаться домой.

–  Правильно сказал старик. И ты правильно решил. Сюда никогда не поздно вернуться. Но не следует: здесь - прошлое. Возвращаться в прошлое равно смерти.

–  Комиссар, вы ведь только и живете прошлым. Как это понять?
– спросил Кубанов.

–  Я диктую воспоминания для будущего. А значит, я устремлен в грядущее. Хочу, чтобы пришедшие нам на смену поколения знали о нас, и это им поможет любить землю, за которую мы так жестоко бились.

В палате стояла полутьма - зашторенные окна пропускали мало света.

–  Капитан, вы не познакомили меня со своим другом.

–  Кубанов Николай Григорьевич. Мы с ним воевали на Кавказе в сорок втором. Тогда мы были еще в кавалерии.

–  Да, да, помню. Вы рассказывали о Кубанове и о коне, кажется, Темляке… Николай Григорьевич, раздвиньте эти театральные занавеси на окне. Я хочу хорошенько рассмотреть вас обоих. Вы тогда были молоденькими офицерами. Вот как сложились судьбы… Спасибо, совсем другое дело. Вы замечали, что человек воспринимается по-разному в темноте и на свету? Так же и слова: смысл слов меняется от того, где они произносятся. Во тьме вроде бы слышится двусмысленность. Не так ли?

–  Очень верно и очень интересно, - согласился Кубанов.
– Анатолий Кузьмич, можете хоть коротко рассказать о том, что пишете?

–  Могу. Это размышления о человеке, войне и мире. Первая книга называется «Час мужества», вторая - «Иду в атаку», и вот третью диктую - «Командую полком». Ну, это совсем уж в переносном смысле. Своим полком считаю всех тех, кто, прочитав книгу, скажет: с этим полковником я бы пошел в бой!

–  Здесь вся ваша военная судьба?
– спросил Оленич.

–  Почти вся. Но без финала. Я о нем говорю вскользь хоть и знаю, что вы не одобрите и скажете, что о казна комиссара надо рассказать подробнее. Нет, Андрей Петрович, не надо. Это казнили меня, Белояра, а комиссары должны быть вечными, как коммунистическая совесть.

–  Какая казнь?
– с недоумением спросил Кубанов Оленича.

–  Раненого комиссара захватили каратели и распяли на дереве…

–  Не надо, капитан, - твердо сказал Белояр.
– Вы ему потом расскажете. Сейчас у нас мало времени: вот-вот явится свет Людмила и разлучит нас.

–  Хорошо, Анатолий Кузьмич. Но что бы вы посоветовали мне… А еще лучше, как вы смотрите на мою дальнейшую военную судьбу? Неужели она окончена?

–  Вообще-то, все зависит от вас лично, капитан. Но я могу поставить перед вами задачи, если вы останетесь в моем полку. Задача первая: поднять наш престиж. Мы остались после войны разными - у одних покалеченное тело, у других - душа… Выше вздымай наши знамена, капитан! А вторая задача - пополняй мой полк. Особенно командным составом. Надо, чтобы молодежь шла в военные училища. Сам знаешь, что огромный легион комсостава уничтожен на фронтах и еще до войны… Родине нужны грамотные, современные военачальники. Посвяти себя пополнению офицерского корпуса - нет благороднее задачи.

–  Есть, товарищ полковник!

Людмила вошла почти неслышно. Оленич увидел, как просветлело лицо комиссара, но потом брови нахмурились:

–  Вижу, какие-то проблемы возникли в вашем госпитальном хозяйстве, сестричка. Угадал?

–  Да как сказать… Проблем всегда хватает.

–  А главная, стратегическая задача вам, капитан, - жить смело и свободно, дышать полной грудью. Быть живым и счастливым!

Людмила улыбнулась:

–  Как на фронт отправляете.

–  Так оно и есть. Пусть дерется бескомпромиссно.

–  За кого? Против кого?
– удивилась Люда.

–  Э, против кого всегда найдется, если быть настоящим человеком. И за кого тоже есть у капитана. Правильно я говорю, Андрей Петрович? Находи точку опоры в твердо стой.

–  Удивительные вы люди, военные!
– воскликнула Людмила - Сколько знаю вас и не могу привыкнуть к вашей суровости. Словно и родились вы для суровых испытаний.

–  Борьба - единственное мужское занятие, Людмила Михайловна! Единственное стоящее занятие.

Белояр умолк, морщины набежали на высокий лоб. Он испытующе посмотрел на каждого, кто стоял рядом, потом кивнул: