– У него кто-то из мэрии, нельзя!
– крикнула Ниночка. Лана отдернула руку от дверной ручки. Постояла несколько мгновений в раздумье, потом вышла в коридор и достала мобильник.

Трубку долго не брали. Лана уже хотела сбросить вызов, но тут наконец гудки оборвались и хриплый голос произнес:

– Слушаю!

– Эдуард Петрович, это вы?

– Ну, я, а кто еще может быть? Вы же мне звоните по личному мобильному!
– ответил капитан Васильев раздраженно.
– Кому я понадобился?

Лана даже обиделась.

– Камневой понадобились…

– Светочка!
– сразу изменил тон Васильев.
– Извините, я тут в раздрае пребываю, вот и срываю злость на трубе. Что там у вас приключилось?

– Мне здесь Сергей письмо оставил. И в нем кое-какие сведения…

– Уже еду!
– Он отключился, но тут же перезвонил сам: - Старый дурак, даже не спросил, куда ехать-то?

– В редакцию… У нас сейчас планерка будет, так вы не стесняйтесь, вызывайте меня!

– Понял.

Борис Викторович грустно осмотрел собравшихся на планерку. Место на кожаном диване, где всегда сидел Саша Матросов, шепотом балагуря с молоденькой верстальщицей Оленькой, никто не занял. Четверо из пяти постоянных «диванных сидельцев» сели так, что диван казался малозаселенным. Стул, который к дивану придвигал Сергей, оставался на своем постоянном месте. Вот такие в их редакции дела нерадостные…

Олег между тем начал планерку.

– До Нового года мы уже не выходим в полном объеме, будет только поздравительный четырехполосник. А потом вопреки обычаю мы уходим на каникулы. Следующий выпуск «Объектива» состоится семнадцатого января, одиннадцатого все приходят на работу. Борис Викторович показал мне все, что вы сделали в праздничный номер, материала хватает. Материал хороший. Оленька, остальное делаешь ты. А мы с вами займемся тем, что накроем праздничный стол. Под занавес уходящего года случилось много плохого, надо подсластить пилюлю. Все на сегодня! Давайте, совещайтесь, кто что будет делать, а в четырнадцать часов назначаю общий сбор в Большой корреспондентской.

Отправить редакцию на каникулы Олег решил не по доброте душевной, а потому, что понял: и ему, и газете нужна пауза.

События последних месяцев, казалось ему, похожи на то, как если бы в чистую, отстоявшуюся воду спокойно текущей реки обрушился вдруг большой кусок глинистого берега. Эта глыба и сама по себе замутила воду. Но и подняла со дна осевший там мелкий мусор. Смутное чувство зародилось в нем: ему было от чего-то неловко. Он словно провинился перед кем-то и в чем-то… Но вот в чем?

Что-то изменилось в нем, его перестало удовлетворять то, что он делал эти четыре года. Он то ли вырос из исполняемой роли, как его сыновья вырастали из своих одежек, то ли одежка эта с самого начала была с чужого плеча.

И Ланка вчера ему вдруг сказала, что квартира стала казаться ей какой-то враждебной, а город - чужим.

Да, он издает хорошую газету. И читатели «Объектив» полюбили, и сотрудники работают с удовольствием. Но… надо быть уж совсем тупым непрофессионалом, чтобы в таких тепличных условиях не сделать того, что сделал он!

Что ж, можно сказать, уникальный эксперимент на тему «может ли пресса быть честной» удался. Может. Если соблюсти два условия, несовместимых в реальной жизни: дать прессе свободу и деньги одновременно.

Но время эксперимента, судя по всему, подошло к концу.

Еще два месяца назад он был убежден, что делает хорошее дело.

Сегодня он понял, что просто… играл с игрушкой, подаренной добрым дядей.

Как это называется у юристов? Добросовестно заблуждался.

Но Царькову он «Объектив» ни за что не отдаст.

Вся планерка заняла не больше четверти часа, и когда журналисты, как всегда, весело переговариваясь, выходили из кабинета, в приемную как раз торопливо вошел Васильев. Лана бросилась к нему, подхватила под руку.

– Пошли скорее, пока Олег не видел, - шепнула она.

Капитан удивился, но молча последовал за ней.

Лана увела его на верхнюю, «нежилую», площадку дома, вытащила из кармана пиджачка письмо.

– Вот. Только… там всякие признания, вы на них внимания не…