Семёнова Мария
Шрифт:
По-юношески вскочив, он встал в позицию, простёр руки к аквариуму и пустил в ход свою ци:
— Тя-а-а-а-а!
Воздух в комнате пришёл в движение. Дрогнули лапы карликовой сосны, изящный нефритовый светильник упал со стены и разлетелся на части. Над аквариумом поднялся пар, вода запузырилась, рыбки дружно выпрыгнули в воздух и забились на полу.
— Как скажете, дядюшка. — Мирзоев отвернулся от рыб и поёжился, неведомым образом замёрзнув в меховой шубе.
– Вы, без сомнения, великий мастер гадания. Я готов ехать прямо сейчас...
Ехать встречать фашистов было решено смешанным составом — для солидности. В состав вошли: блудный сын избранного народа Мотя Колыма, дальний потомок кривичей Коля Борода и гарный хлопец с Полтавщины Никанор Приблуда. В последний момент кадры укрепили потомственным петербуржцем Василием Петровичем Наливайко и чистопородным туркменом, алабасм Шерханом. Это из-за того, что, согласно информации из Совета отрядов, фашисты (начальница, заместитель и охранник-шофёр) везли с собой какого-то непередаваемо жуткого кобеля немецкой овчарки. Как выразился Борода, «с родословной аж из Освенцима». Вот Шерхана и погрузили в машину — на случай, если разразится Курская битва.
– - Сергей С те паныч, ты уж будь добр, посмотри, чтобы не было ЧП, — попросил на завтраке Песцо- ва Фраерман. — Детки у нас, сам знаешь, трудные, а болота, они подростковых комплексов не понимают.™
Конечно, Колыма давно уже понял, что Песцов никакой не «Сергей Степанович, инженер в отпуске», а тот самый уж-ж-жасный террорист, которого то и дело в фас и в профиль показывают по ящику. Однако виду не показывал, поддерживал игру, причём со всем нашим каторжанским уважением. Это как же надо нагадить властям, чтобы оказаться на телеэкране! Да, да, именно властям, и при этом немаленьким. Ибо на обычных насильников, растлителей и убийц (которые портят жизнь простым смертным) никто эфирное время небось тратить не станет....
— Не беспокойтесь, Матвей Иосифович, езжайте смело, — кивнул Песцов.— Порядок обеспечим. Гвардейский.
После показа трудным детям, как вообще-то правильно метать нож, авторитет его в подрастающих массах был безграничен.
До поездки ещё оставалось время, и Фраерман по традиции направился в деревню Глуховку, спросить у старух, не надо ли чего привезти. В деревни) вообще-то полагалось бы наезжать автолавке, но автолавка ещё в Перестройку по вине пьяного водителя утонула в болоте. На новую средств, естественно, не нашлось, да и дорога с тех пор успела сделаться непроходимой даже для «Нивы»...
Матвей Иосифович привычно зашагал к речке, но вид «судьбоносного» мостика заставил его недоумённо остановиться.
— А это ещё что за такое?
Всё кругом — кусты на берегу, сам мостик, кроны ближних деревьев — будто поседели. Ни дать ни взять, дохнула заблудившаяся зима А что? В Лен- области и весны в феврале можно дождаться, и снегопада в июле.
— Дерьмо, пахан, — определил Никанор. — Гуано, птичий помет. Его ещё за деньги на удобрение отдают. По «Дискавсри» показывали...
Когда снится говно, это, говорят, хорошая примета, к деньгам. А вот когда поездка начинается с хруста под ногами высохшего гуано, интересно, это к чему?..
В деревне у Матвея Иосифовича окончательно испортилось настроение. Вот так: портилось настроение и возни капо желание хоть как-нибудь, хоть по мелочи, а помочь, — не у представителей районной администрации, а у вора-законника, антисоциального, по определению, элемента. Деревня Глуховка умирала тихо... Одичавшие, заросшие сорняком сады-огороды, покосившиеся, а то и вовсе рухнувшие заборы, прохудившиеся крыши, слепые заколоченные избы... А ведь в каждой заколочено чьё-то прошлое, чьи-то радости, надежды, мечты, тревоги, будни, праздники и печали... Скорбное место. Как лесная гарь с обугленными деревьями, как ржавый корабль на береху, как одинокая, заросшая бурьяном могила. Ни скрипа калиток, ни лая собак, ни мычания коров... Неестественная тишина — жуткая, могильная...
Впрочем, со стороны халупы старухи Ерофеевны тянуло печным дымком. Так и есть, бабушка божий одуванчик готовила что-то в большом чугунке. Но не в русской печи, спасительнице от зимнего холода, — по летнему времени на железной, блокадного вида буржуйке под навесом во дворе. Вились мухи, щурился долгожитель-кот, пахло неожиданно вкусно... Хозяйка суетилась вокруг, охая и кряхтя. Сколько помнил её Фраерман, старуха обитала здесь одна. Мужика в доме Матвей Иосифович уже не застал.
— Здорово, Ерофеевна, — крикнул он от калитки. — Кашу варишь? Бог в помощь!
Старуха была туговата на ухо, оттого и кричал.
— А, это ты, кормилец? Со своими? — пронзительно отозвалась она. — Спаси Христос на добром слове, заходьте, желанные, как раз каша поспела. Перловочка вот, с лучком, с нутряным салом... Пойду только Ниловну покличу!
Ниловна — это соседка, обитавшая через три дво]>а, такая же древняя и одинокая. Раньше у неё был дед, Митрофан Кузьмич. Фраерман про себя окрестил его «химиком». Да не за отсидку на «химии», а за то, что любил порассуждать, как «изовра- жилась земля, а не то ведь шпыгуют и шпыгуют её энтой химией всякой». Про политику, про войну, покапывал свои два ордена солдатских, вечной «славы»... А в прошлом году ушёл. Молча, уронив топор, которым колол дрова. И всё, остался в Глуховке один-единственный мужик, да и того никогда никто не видал. Как говорили бабки, кузнец был из тех, кто «с чёртом на одной стропилине сидит». Ну и фиг с ним.