– Вставай, – грозно произнесла мама.

Я опёрлась ладонью на пол и вляпалась в небольшую лужицу воды под раковиной, поэтому когда начала подниматься, рука соскользнула, и я плюхнулась на место.

– Господи, – недовольно прорычала женщина рядом со мной. – Ты моё гнилое производство, – а затем наклонилась и схватила меня за руку, ставя на ноги. – Почему нельзя делать то, что я тебя прошу, с первого раза?! – она дёрнула меня за локоть и повернула лицом к зеркалу.

На моей щеке были несколько царапин, а на виске начинал проявляться синяк, волосы растрепались, и я была похожа на общипанную курицу, тушь размазалась под глазами, а серые мёртвые глаза, потерявшие жизнь ещё очень давно, смотрели на всё это.

Сейчас у меня не было даже моей красоты.

Абсолютно бесполезна.

Из меня вырвался хриплый болезненный смешок, пока я рассматривала насколько отвратительно выглядела.

– Тебе смешно? – спросила мама, хватая меня за подбородок, впиваясь своими длинными накрашенными ногтями в мою кожу, оставляя следы. – Тебе смешно?! – крикнула она, толкнув меня ближе к зеркалу, нагибая над раковиной.

Мне было больно от того, как керамика впилась в мой живот, но я не шевелилась, позволяя стоять себе на месте и не ухудшать уже сложившееся положение.

– Ты такая мерзкая, – качнув головой, сказала она, когда наши глаза встретились в зеркале. – Омерзительнейшее создание.

В моих глазах стояли не пролитые слёзы и я наблюдала за тем, как женщина, державшая меня, получала кайф от издевательств надо мной. Я была её отдушиной, над которой она самоутверждалась. Это приносило ей удовольствие, которого в её жизни было мало, и поэтому минуты, когда она считала себя выше меня, были так сладки для неё.

Она любила ненавидеть меня.

– Какая ты убогая, Аврора.

– Я знаю, – прошептала я, почти не раскрывая рта, потому что она слишком сильно держала меня.

Мы ещё минуту стояли в таком положении, а потом она отпустила меня. Я развернулась, прижавшись задницей к раковине, чтобы видеть её и быть готовой к удару, которой она решит послать мне напоследок, но мама лишь глубоко вздохнула, закрыв свои карие глаза, затем поправила причёску и свысока посмотрела на меня.

– Доберешься до дома сама, – я кивнула ей. – Не собираюсь пачкать тобой свой салон, – она прошлась глазами по моей школьной форме, которая немного испачкалась из-за того, что я сидела на полу, и порвалась во время драки. – И только посмей выйти из этого туалета, не приведя себя в порядок. На сегодня позора мне хватит.

Она ещё немного посмотрела на себя в зеркало, поправляя собственную одежду и возвращая себя в образ идеальной матери, которая работает над поведением своей дочери, а не пропивает собственную печень, заглушая боли, а после развернулась и вышла из комнаты.

Я прождала ровно тридцать секунд, отсчитывая каждую секунду в своей голове, слушая как шаги мамы отдалялись от меня, а затем упала на колени, уже не чувствуя боли от столкновения с чем—то настолько твёрдым. Слезы, которым я не позволяла пролиться ранее, наконец, вышли за свои границы и покрыли мои щёки солёной влажностью. Я отползла к стене, продолжая пачкать свою одежду, потому что не собиралась приводить себя в порядок, как попросила мама, мне было плевать на то, как я выглядела. Я уселась на задницу и согнулась, утыкаясь лицом в свои ноги. Мои колени немного щипало из-за того, что крошки грязи впились в мягкие ткани, но я не стала их отряхивать.

Я не скрывала звуков, вырывающихся из моей грудной клетки. Школа пустовала в это время, поэтому вероятность того, что кто-то меня услышит была мала и я не переживала. Я громко плакала, желая почувствовать освобождение, как раньше, но оно всё не приходило. Я рыдала ещё громче, почти кричала, разрывая оковы, стягивающие меня, но было бесполезно.

Почему боль не уходила?

Я запустила руки в волосы и потянула их так же, как чуть раньше это делала мама. Однажды, я прочитала, что одна боль убивает другую, но со мной это, почему—то, не работало. Если бы это было так, я бы уже давно искромсала своё тело, желая почувствовать внутреннее успокоение, но ничего не помогало мне избавиться от тошноты, накатывающей на меня, когда я смотрела в собственное отражение, видя причину всех несчастий.

Я – причина, и я – вина.

Я хватала ртом воздух, задыхаясь от всхлипов, но дышать становилось всё труднее. Я задыхалась. Это было что—то вроде приступов, с которыми я умела справляться, но когда давала себе слабину и позволяла пожалеть саму себя, это поглощало меня и в прямом смысле начинало убивать.

Медленный скрип оторвал меня от мыслей, и я резко подняла голову, встречаясь с открывающейся дверцей кабинки в конце комнаты.