Только когда Тля подняла щетку из конского волоса, Диор наконец запротестовала, пытаясь высвободиться из хватки, сомкнувшейся у нее на запястье. Но, как и Хоакин, служанка была наделена страшной силой раба, руку Диор быстро подняли к небу, и Тля уже терла ей подмышки и грудь, не обращая никакого внимания на застенчивость.

– Как тебя зовут? – задала вопрос Тля.

Диор взвизгнула, когда служанка схватила ее за ногу и, дернув, принялась тереть. Тля быстро подняла на нее свои мерцающие глаза. Они, безусловно, были необычными – один ярко-голубой, как небо на старинных картинах, другой – зеленый, как давно увядшие листья. В старом фольклоре Лорсона говорилось, что люди, отмеченные подобным образом, прокляты и обречены на несчастья, что такая метка говорила о предке, который имел дело с фейри. Но мы заметили: Грааль пристально разглядывала их.

– Диор, – ответила она, ежась от дискомфорта, когда щетка поползла выше.

– Откуда ты?

– Зюдхейм. Город называется Ла…

– Я не спрашивала, где ты родилась, – отрезала юная фейри, опуская ногу Диор. – Я спросила, откуда ты. Кто твоя семья? Какого рода твои сородичи?

– Своего папа я никогда не видела. – Грааль безразлично пожала плечами. – Он был скитальцем, как говорила мне мама. Я даже не знаю его имени. Мама была родом из Элидэна. Она была… ну, если вежливо выразиться, куртизанкой. Хотя никогда в жизни не бывала при дворе.

– А ты теперь по воле Божьей при дворе, – ответила служанка, схватив ее за другую ногу. – При дворе Крови. И если не будешь вести себя подобающим образом…

Двери с грохотом распахнулись, Диор вздрогнула, вода выплеснулась через край ванны. На пороге бани мы увидели темного ангела, вырезанного рукой дьявола, и наши хрупкие крылышки затрепетали от голода при одном его виде.

– Граф Никита, – прошептала Тля, опускаясь на колени.

Приор крови Дивок замер у входа, оглядывая баню пустотами, заменявшими ему глаза. Он был совершенно обнажен, если не считать ожерелья, украшенного клыками, и сверкающего золотого флакона. Каждый мускул его тела был словно высечен из алебастра, длинные волосы черным водопадом ниспадали на рельефные плечи и грудь. Он стоял так неподвижно и безмолвно, что мог бы сойти за статую на ужасном мосту Дженоа, если бы не был покрыт – руки, грудь, лицо, интимные места – свежей кровью.

– Благословения ночи вам, милые, – улыбнулся он, и его голос был глубоким, как могила.

Диор отвела взгляд, стараясь смотреть, куда угодно, только не на мрачного окровавленного принца. Пока мы наблюдали за ней сверху, она скрестила руки на груди, чтобы снова скрыть свою наготу, и опустилась в ванну как можно глубже. Сердце у нее стучало так громко, что даже мы его слышали, и этот ужасный ритм только удвоился, когда граф Дивок прошел по доскам перед распростертой служанкой и, не церемонясь, забрался в ванну напротив Диор.

Ванна была роскошной и большой, в ней могли разместиться четверо. Но Грааль вздрогнула, когда Никита отклонился назад, окрасив воду в липкий красный цвет, и пальцы его ног слегка коснулись ее бедра. Вампир ничего не сказал, просто уставился на нее, и в воздухе сгустились мрак и свинцовая тишина, пока Диор, наконец, не подняла на него испуганные глаза.

– Не обращай на меня внимания, – улыбнулся он, лениво махнув рукой. – Занимайся своими делами.

Диор уже почти выбралась из ванны, когда его голос заставил ее замереть на месте:

– Подожди, милая.

Если не считать бешеного биения сердца, девушка застыла на месте. Она медленно повернулась к тому, кого называли Черносердом, погруженному в воду по грудь. Его лицо все еще было забрызгано кровью, яркой и блестящей. Мы немного поразмыслили, кому она могла принадлежать.

– Твои волосы. – Он указал на них длинными и острыми ногтями. – Их еще не помыли.

– Простите меня, лэрд, – начала Тля, поднимаясь с ковшиком в руке. – Я как раз собиралась…

– Нет-нет. – Черный взгляд чудовища окинул Диор с головы до ног. – Можно мне?

Диор стиснула зубы, чтобы они не стучали.

– Вы очень великодушны, лэрд, но…

Смех заглушил ее протест, заставив замолчать и задрожать. Сверху мы наблюдали, как Никита трясется от удовольствия: голова запрокинута, в деснах поблескивают клыки-лезвия. Его красота была неземной и опьяняюще опасной. Юноша в расцвете сил, бледный, дерзкий, рожденный в тени, навеки сохранивший в себе момент мрачного совершенства.

– Когда Никита спрашивает, – сказал он, и улыбка погасла на его губах, – он редко просит.

Диор ничего не ответила, обнаженная и уязвимая, снова опустив взгляд.

Мы увидели, как на ее лице отразился ужас, когда она поняла, что он не отражался в воде, в которой они оба находились.

– Повернись, – прошептал Никита, покрутив пальцем в воздухе.

Диор взглянула снизу вверх на нас – на кровавую мошку, беспомощную, но способную наблюдать и кипеть от злости. Она посмотрела на Тлю, почти такую же испуганную, как и она. Но служанка встретилась с ней взглядом и кивнула, почти незаметно, поджав губы. И вот Диор повернулась спиной к чудовищу в ванне, все еще крепко обнимая себя, и снова погрузилась в пар. Никита пошевелился, приподнимаясь, и мышцы его твердого, как камень, живота теперь прижимались к ее позвоночнику. Она вздрогнула, когда он подцепил острым ногтем ее подбородок, запрокидывая ее голову назад. И, подняв ковш, осторожно смыл пену с ее пепельных волос.