– Зал Монархов, – пробормотала Тля.

Как мы поняли, это были дамы-лэрды – женщины, которые правили этим городом и кланом в прошлые годы. Спустя столетия после того, как его привели в лоно Единой Веры, Оссвей в глубине души все еще оставался матриархальной нацией, почитавшей женское начало – источник, дарующий жизнь. В оссийской интерпретации Единой Веры центральное место занимала Дева-Матерь, а не Вседержитель – этакий извращенный пережиток языческих времен, когда народы проливали кровь врагов на алтари, посвященные Матерям-Лунам. И хотя эта страна поклялась в верности династии Августинов, на самом деле ею правил не император, а королева-завоевательница.

Во всяком случае, в ночи до прихода Дивоков.

Теперь Диор смотрела на ее статую, устремленную ввысь перед двойными арками лестницы, ведущей из Зала Монархов. Молодая женщина, свирепая, как львица, в кольчуге и рыцарских одеждах, с длинным клинком в поднятой руке. Статую сделали из гранита, но сам меч был настоящим – клинок, который она выковала из расплавленного оружия своих поверженных врагов.

– Ниам а Мэргенн, – прочитала Диор на табличке. – Девятимечная.

– Не мешкай, – рявкнула служанка, оглядываясь через плечо. – В этом королевстве сейчас только одна госпожа, и зовут ее не Мэргенн. И если ты заставишь ее ждать, заплатишь за ее терпение жизнью.

Диор оглядела горничную, поджав губы. На вид ей было лет девятнадцать, и мы сразу угадали в ней оссийку по веснушчатой коже и огненным волосам. Но она говорила с акцентом, столь же необычным, как и ее глаза, – наполовину элидэнским, судя по звуку, с легким намеком на оссийский в гласных.

– Как тебя зовут? – спросила Диор.

– Графиня Дивок называет меня Тлей.

– А как тебя зовут на самом деле?

Девушка моргнула, глядя на Диор, и ответила, как слабоумная:

– Тля.

Повернувшись на каблуках, она зашагала вверх по лестнице, по длинному коридору, вдоль которого стояло еще больше оружия и рабы-мечники на страже. Они подошли к двойным дверям, украшенным изображением волка и мечей клана Мэргенн и протекающей под ними реки. И когда девушка по имени Тля толкнула их, у Диор закружилась голова от аромата, который она почти забыла.

Баня, как мы поняли, была окутана густым паром. В центре стояла большая медная ванна, в которую уже налили воды. В империи почти не осталось цветов, но слуги сделали все, чтобы наполнить воздух ароматами: на стенах висели гирлянды из медовой обманки, а в золотых чашах тлели палочки из древесного пепла.

– Раздевайся, – приказала Тля.

Диор моргнула.

– Большинство людей сначала предлагают выпить…

– Я должна привести тебя в презентабельный вид перед встречей, – отрезала Тля. – Если у меня не получится, графиня будет недовольна. И в следующий раз тебя может не оказаться рядом, чтобы залечить раны от кинжала.

Диор с трудом сглотнула.

– Прости меня. Если бы я только знала, что она задум…

– Мне не нужны твои извинения, ведьма крови, – сердито бросила Тля.

– Что ж, я все равно прошу прощения, – ответила Диор, выпятив челюсть. – Ты пострадала из-за меня, и я сожалею об этом. И, кстати, никакая я не ведьма. Я не такая, как они.

– Я узнаю колдовство с одного взгляда, – ответила Тля, осматривая Диор с ног до головы. – И распознаю обман на слух. Но если ты действительно хочешь загладить свою вину, делай что я говорю, и раздевайся.

Тля возилась у шкафа, пока Диор стояла посреди бани, неподвижно и безмолвно. После вчерашнего заявления Лилид служанка, очевидно, поняла, что Диор – девушка. Но пульс Грааля все еще бился от неуверенности, а кожа покрылась холодным потом от страха – она так долго притворялась кем-то другим и теперь очевидно боялась оказаться без прикрытия в своем естественном виде.

Когда Тля повернулась к нам спиной, мы выпорхнули из-под волос Диор и спрятались в тени стропил над головой. Отвернувшись от Тли, Диор с явной неохотой сбросила свою дорожную одежду. Она оглянулась через плечо, желая убедиться, что Тля за ней не следит. Дрожащими пальцами она нащупала небольшую выпуклость, скрытую под подолом платья: флакон Габриэля все еще лежал под швом, и расстаться с платьем означало расстаться с последней ниточкой, связывавшей Диор с ним. Но она могла только проглотить его или сделать другую глупость. К тому же никто из нас понятия не имел, жив ли Габриэль вообще. И вот, сбросив сюртук, рубашку и нижнее белье, Диор быстро скользнула в воду.

Когда она наконец погрузилась в это тепло, губы ее тронула улыбка, а из легких вырвался блаженный вздох, несмотря на все переживания.

– Семеро Мучеников, не могу вспомнить, когда я в последний…

Ее слова потонули в громком всплеске воды, обрушенной ей на голову из ведра безо всяких церемоний. Пока Диор брызгала слюной, Тля вылила ей на волосы полную ложку вязкой жижи – очевидно, мыла с привкусом золы и негашеной извести, подслащенное медовой обманкой. Служанка вела себя грубо и скребла так усердно, что у Диор на глазах выступили слезы, но она старалась держаться спокойно, скрестив руки на груди, чтобы прикрыть наготу, и закрыв глаза, чтобы не щипало.